Басри-бей попробовал вскочить, но тело его только судорожно напряглось, глаза вылезли из орбит, и лицо стало багрово-синим. Он захрипел и обмяк в кресле. Человек в тени аккуратно снял шнурок с его шеи и спокойно пояснил:
– Нам стало достоверно известно, что Басри-бей симпатизирует… вернее, симпатизировал сторонникам политических уступок, проповедовал пораженческие настроения. Более того, имеются сильные подозрения, что Басри-бей искал контакты с англичанами. Он был недостоин называться подлинным турком, а следовательно, недостоин жить. От таких пораженческих настроений один шаг до прямого предательства, и кто знает – возможно, он его уже совершил. Таким образом, мы никак не могли обсуждать при нем наши планы. А планы наши таковы… – Человек в тени поправил булавку на галстуке и, видимо, укололся. – Шейс-с… – злобно прошипел он так, как шипит потревоженная змея.
Участники совещания в полном молчании внимательно выслушали его план действий. Никаких возражений не последовало – убедительнее всяких доводов рассудка действовало на присутствующих молчание одного из них – худощавого темноволосого Басри-бея, неподвижно лежавшего в глубоком низком кресле.
У Лизы бывали такие гости, которых она терпела, такие гости, которых она терпела с трудом, и такие, которых она терпеть не могла, но все равно приходилось – в ее положении не покапризничаешь.
Господина Вэнса она терпеть не могла. Он был ей так отвратителен, что после его ухода она долго-долго отмывалась и долго-долго проветривала свою комнату, чтобы избавиться от его запаха – сладковатого, парфюмерного, отталкивающего… Господин Вэнс казался ей похожим на паука-тарантула – маленький, ядовитый, очень опасный.
Никто не знал, какого он происхождения, вероисповедания и национальности. Рыжий, веснушчатый, с узкими блекло-голубыми глазами, он мог быть и англичанином, и турком, и немцем, и евреем… Его бледная, несмотря на жизнь под южным солнцем, кожа была покрыта густыми рыжими волосами – они выбивались из-под манжет рубашки, покрывали его шею, густо росли на груди… Одевался он претенциозно – роскошные вышитые жилеты, яркие шелковые галстуки с бриллиантовыми заколками.
Увидев, как в дверь просунулась рыжая шевелюра, Лиза отвернулась, чтобы скрыть гримасу отвращения. Господин Вэнс перехватил это ее движение и усмехнулся.
– Почему не в зале? – задал он вопрос, улыбаясь одними губами, в то время как его глаза продолжали буравить ее насквозь.
– У хозяина спросите, – буркнула Лиза.
– Спрашивал, – кивнул Вэнс, – он сказал, что тебе нездоровится и что ты сегодня не принимаешь.
– Так в чем же дело? – холодно поинтересовалась Лиза. – Зачем тогда вы пришли?
Вэнс, не обращая внимания на ее тон, прошел в комнату, плотно притворив за собой дверь.
– Так даже лучше, – сказал он, – поговорим о деле, ни на что не отвлекаясь.
– У нас с вами не может быть никаких дел, – угрюмо пробормотала Лиза.
После сегодняшней бессонной ночи она устала, болела голова, ей хотелось лечь, затянуться папиросой и грезить о Борисе, как будто не было двух лет мучений и страха, как будто она мечтала о нем там, в прошлой жизни, девчонкой… И вот он пришел как по волшебству. Ей хотелось перенестись еще раз в мечтах в те счастливые мгновения, когда они были вместе ночью.
Лиза открыла глаза и с ненавистью посмотрела на господина Вэнса.
– Хочешь, я расскажу тебе, чем ты кончишь? – Он спросил это вкрадчиво, но мягкость в его голосе была подобна мягкости кошки, которая на секунду отпустила пойманную мышь, чтобы поиграть.
– Не хочу. – Лиза пожала плечами и отвернулась.
Но господин Вэнс сделал вид, что не слышал пренебрежительного ответа.
– Ты перекуришься гашиша, станешь законченной наркоманкой, и хозяин выставит тебя на улицу. Если, конечно, до этого не помрешь сама.
Лиза улыбнулась и села на узкой кушетке, подобрав под себя ноги.
– Либо кто-нибудь заразит тебя сифилисом, и хозяин опять-таки выгонит тебя на улицу.
Она по-прежнему смотрела на него с загадочной полуулыбкой, только чуть вздрагивали опущенные длинные ресницы.
– Либо тебя зарежет пьяный матрос, – жестко продолжал Вэнс, прохаживаясь по комнате от двери к столику.
– Как зарезали вчера ночью Исмаил-бея? – проворковала она.
Вэнс споткнулся о невидимый порог, потом повернулся и посмотрел пристально на Лизу.
– Приблизительно так. – Он сел напротив на низенький стульчик, продолжая внимательно изучать девушку.
Сегодня она выглядела не так, как всегда, – очевидно, потому, что не было ни румян, ни ярко накрашенных губ. Оттого, что видно было только чистое лицо, которое не было еще отмечено печатью порока, сразу стала понятна неуместность ее в этом дешевом борделе.
– Не стану утверждать, что меня очень волнует твоя судьба, – продолжал Вэнс, – но ты мне нужна для кое-каких дел. Согласись на меня работать и получишь много денег. Сможешь уйти отсюда и даже уехать в Константинополь, например, или в Париж.
– Я не хочу уезжать, мне нечего делать в Париже. Мне вообще не нужны деньги.
– Каждому человеку нужны деньги, – наставительно проговорил господин Вэнс. – Один с помощью богатства добывает себе власть, ну, это тебя не интересует, другой – получает любовь, – при этих словах Лиза пренебрежительно фыркнула и потянулась к столику за папиросой, – третий с помощью денег может осуществить свою месть…
– Месть? – Лиза стремительно оттолкнула Вэнса и вскочила с кушетки. – Месть? У меня есть кому мстить, но скажи, разве твои деньги помогут мне отыскать тех людей, что убили моего отца и мать, и тех, я даже не помню, сколько их было, которые изнасиловали меня прямо там, возле их трупов… Скажи, если бы у меня были миллионы, смогла бы я отыскать хоть одного из них, привезти его мать и убивать ее медленно, у него на глазах, и чтобы насиловали его малолетнюю дочь… И самое главное: разве я могу быть уверена, что у того человека вообще когда-нибудь была мать и что ему было бы так же больно наблюдать за ее смертью, как и мне, когда умирала мама…
В глазах господина Вэнса на миг мелькнуло удивление, никогда он еще не слышал от Лизы ничего подобного. Но ее откровенность доказывала, что девчонка неглупа, смела и решительна. Она будет ему полезна, она просто необходима ему в предстоящем деле.
– Если не хочешь по-хорошему, – вкрадчиво начал он, – я поговорю с хозяином, и тебя выставят вон. Очутишься очень скоро в сточной канаве.
– Ты не понял, что меня это ни капельки не волнует? – устало спросила Лиза и взяла в рот папиросу.
Чувствуя, что инициатива ускользает из его рук, Вэнс вырвал у Лизы папиросу, схватил со столика остальные и растоптал их ногами. Глаза у Лизы из темно-карих стали черными, что свидетельствовало о сдерживаемой ярости. Еще бы, гашиш стоит дорого, и никто не смеет отнимать у нее то, что принадлежит ей.