Кто знает?
Тёмный сотник предпочитал об этом не задумываться. В его сером настоящем места для прошлого больше не оставалось.
Но может это и к лучшему?
Кинув на могилу последний ком земли, Густав отошёл к лесному болотцу сполоснуть выпачканные в грязи руки, да так и замер, уставившись на дрожавшее из-за бежавшей по воде ряби отражение. Давно нестриженные лохмы всклокоченных волос, кудлатая борода, осунувшееся лицо с тёмными провалами воспалённых глаз.
Неприглядное зрелище. Неприглядное и тревожное.
Сотник вытер ладони о замызганные штанины, вернулся к могиле и уселся на ствол вывороченного из земли вяза. Увиденное ему не понравилось. Весьма не понравилось. Давным-давно, чуть ли не в прошлой жизни, когда Густав бродяжничал и водил знакомство с разным отребьем, он вдоволь насмотрелся на опиумных курильщиков. Конченые людишки. Но так ли он теперь от них отличался?
Те грезили о затяжке дарящей блаженное забытье отравы, ему для полного счастья хватило бы и крупицы потусторонней силы. Скверны, как пренебрежительно именовали её недалёкие святоши.
Впрочем, даже сейчас Сирлин продолжал презирать тех вконец опустившихся бродяг. Они сами выбрали свой путь. Он оказался заложником семейных тайн, и ничего изменить в своей жизни уже не мог. Другое дело, что никогда к этому особо и не стремился.
И уж точно Густав не собирался подыхать от жалости к самому себе в этом забытом всеми Святыми лесу.
Утопиться в болоте?
Как-нибудь в другой раз.
Кое-как приведя в порядок всклокоченную шевелюру, Густав подрезал бороду и кинул кинжал к валявшемуся на земле мечу. Потом избавился от засапожного ножа, вытряхнул из дорожного мешка кольчугу и, посильнее напялив шляпу, зашагал в сторону тракта.
Сколько бы он не просидел в чащобе — о нём не забудут. Жнец не из тех, кто прощает плевки в лицо. А уж на забывчивость Виктора Арка рассчитывать и вовсе глупо. Нет, единственное, что оставалось сотнику, — это как можно быстрее сбежать на полдень. В Драгарн. В Алезию. На худой конец — в Пахарту. Там его не достанут. Там можно будет переждать лихое время.
К тракту Густав вышел уже под вечер. Первым делом он нарвал лопухов и вычистил заляпанные болотной жижей сапоги, потом осмотрел одежду и недовольно поморщился. Солдатская куртка с тёмным пятном на месте споротой эмблемы полка и давно нестиранные штаны респектабельности бывшему сотнику не добавляли. С другой стороны — таких вот непонятных персонажей сейчас хоть пруд пруди. В глаза он бросаться точно не будет, а это главное. На крайний случай в подклад куртки нужные бумаги зашиты. И золото — на золото надежды было даже больше, чем на поддельную подорожную.
Выбравшись на заросшую высокой пожухлой травой обочину, тёмный сотник с четверть часа подыскивал подходящее место, потом приглядел заросли только-только начавшего облетать орешника и уселся на лежавший неподалёку от них плоский камень. Если поедут солдаты или ещё какой беспокойный люд — сигануть в кусты проблемой не станет. А торговый обоз или почтовая карета тут волей-неволей ход замедлят: сразу за его камнем тракт круто поворачивал, огибая болотину.
В кустах и в самом деле хорониться пришлось не единожды — армейские разъезды по тракту мотались постоянно. Да и без служивых непонятного сброда на дороге хватало. Залёгший в кустах Густав на глаза им не показывался — меньше всего он хотел угодить в переделку, ошибившись с выбором попутчиков.
Как-то незаметно подкрались ранние осенние сумерки, небо затянули облака и заморосил мелкий серый дождик. Тёмный сотник поёжился, но с обочины уходить не стал. И не прогадал: вскоре на дороге показалась одинокая бричка. Правил ей худощавый мужчина лет сорока, под поднятым верхом прятался от дождя его спутник.
На повороте бричка замедлила ход, а когда Густав ступил на дорогу и вовсе остановилась — возница сразу сообразил, что незнакомец успеет перехватить поводья, и нахлёстывать лошадь не стал. Вместо этого он поудобней перехватил плеть и привстал с козел.
— До Мерна не подвезёте, люди добрые? — припомнив называние соседнего городка, выставил перед собой пустые руки Сирлин.
— На въезде солдаты подорожные проверяют, — предупредил возница.
— Не беда, — улыбнулся Густав. — Бумаги имеются.
— Тогда подвезу. — Мужчина на миг нахмурился, потом тяжело вздохнул и пожал плечами: — Почему не подвезти?
— Благодарю, — поспешил забраться в бричку сотник и протянул руку: — Густав.
— Фридрих, — представился хозяин брички и сунул плеть за голенище сапога.
Так и не скинувший с головы капюшона спутник возницы промолчал. Да и сам Фридрих не выказал особого желания продолжать разговор. И лишь когда мимо них в очередной раз проскакал отряд ланских кавалеристов, Сирлин не выдержал и поинтересовался:
— Неспокойно в округе?
— А где сейчас спокойно? — пожал плечами Фридрих, оказавшийся несколько старше, чем решил сотник поначалу. Теперь-то Густаву были прекрасно видны исчертившие лицо собеседника тонкие морщинки, набухшие вены и мешки под глазами.
— Тоже верно.
— Но летом и вовсе пришлось лиха хлебнуть, — поправил возница шляпу с пообтрепавшимися полями, из-под которой выбивались слегка вьющиеся светлые волосы. — Из дома страшно выбраться было, не то что из города.
— И не говорите, — усмехнулся сотник. — Будь моя воля, из дома бы — ни ногой.
— Это точно. — Фридрих разглядел, что солдатская куртка на попутчике не ланского фасона и тяжело вздохнул: — У меня сыновья на войне сгинули. Теперь вот приходится одному крутиться…
— А вы по какой части будете? — заинтересовался сотник.
— Лекарь я. В окрестных деревнях лекарей сейчас днём с огнём не сыщешь, вот и мотаюсь.
— Есть такое дело, — кивнул Густав, который не понаслышке знал, как непросто отыскать в разорённой войной стране самого завалящего костоправа. Особенно когда у тебя на руках раненый боец, а на хвосте висят королевские егеря.
— Но ничего, налаживается потихоньку жизнь, налаживается. Вот поначалу жути натерпелись — просто беда.
— А что такое? Мародёры?
— Нет, солдаты себе лишнего не позволяли. Но как наши город сдали, по ночам люди пропадать начали.
— Серьёзно?
— А то как же! Первую декаду все от страха тряслись. Сейчас как дурной сон то время вспоминается.
— Лихое времечко настало, — от необходимости поддержать разговор кивнул Густав. — Остаётся надеяться, дальше лучше будет…
— Да будет, чего там. Простому люду всё равно, кому подати платить. Главное, чтобы три шкуры не драли.
— А храмы Единения как?
— Дело привычки, — поёжился Фридрих. — Кому невтерпёж, тот и дома Святым помолиться может, я так считаю. Но многих туда до сих пор силком сгоняют. Кого-то и пороли уже…