– Зря смеетесь, молодой человек, очень зря! Посмотрел бы я на вас, если бы ваша голова торчала с одной стороны ограды, а круп – с другой! А прибавьте к этому слабость суставов! И не забудьте об опухоли, которую оперировали всего год назад! Моцарт, Мазурка! Ко мне!
Таксы лениво подбежали к хозяину, обнюхали штанины Макара и уселись на асфальт одинаково, широко растопырив передние лапы с длинными когтями.
– Вот и умницы мои, – успокоившись, проворковал старичок. – Видите, какие они умницы? А вы насмехаетесь!
Макар решительно опроверг обвинение в том, что он насмехается, и подтвердил, что таких умных собак давно не видел. Старичок расцвел и попрощался, пожелав Илюшину легкой дороги. Отойдя на несколько шагов, Макар нахмурился, остановился и задумался. Затем решительно развернулся и догнал старичка:
– Простите, вы сказали, что в конце аллеи школа?
– Совершенно верно, – откликнулся тот и прибавил с неприязнью: – А в школе дети.
«А в школе дети…. – повторил про себя Илюшин. – Логично. А что, если…»
– Скажите, пожалуйста, а нет ли других школ в этом районе? – спросил он, начиная догадываться, каким будет ответ и куда приведет его любопытство.
– Есть, разумеется… Одна – на Карла Маркса, другая – на Вересаева. Правда, до них далековато…
Старичок объяснил, куда нужно идти, и Макар покачал головой – две другие школы и в самом деле располагались слишком далеко. Поблагодарив любезного хозяина такс, он быстрым шагом пошел по аллее, обдумывая возникшую у него идею.
Во дворе школы стоял визг – выпущенные на перемену дети носились по газону. Слегка оглушенный Макар зашел в вестибюль, повертел головой в поисках расписания дополнительных занятий, но нашел лишь расписание уроков на стене рядом с гардеробом.
– Молодой человек, вы что-то ищете? – раздался рядом с ним строгий голос, и, обернувшись, Илюшин узрел плоскую стриженую даму в брючном костюме, с осанкой гренадера и его же шириной плеч.
– Добрый день. Я живу в соседнем районе, – не задумываясь, соврал Макар. – Моя младшая сестра просила узнать, нет ли в вашей школе рукодельного кружка.
– Есть. Называется «Волшебная ниточка». Элина Сергеевна Шестакова ведет, прекрасная девушка. Записывайте вашу сестру, ей наверняка понравится.
– Отлично! – обрадовался Илюшин. – Когда можно поговорить с Элиной Сергеевной?
– Кружок – два раза в неделю, по понедельникам и четвергам. Подходите завтра, к шести, в пятый кабинет.
– А по вторникам?
– По вторникам кабинет занят театральной студией. Набор в группу уже закончен, приводите сестру в сентябре.
– А сегодня? – уточнил Макар.
– И сегодня занятия в театральной студии. Два дня подряд, так уже получилось. – Она развела руками, словно извиняясь.
– Спасибо большое, – сказал Макар. – Вы мне очень помогли.
Дама и в самом деле помогла ему. Однако, привыкнув все перепроверять, Илюшин дождался, когда она уйдет, и нашел пятый кабинет. Молодая веселая учительница подтвердила Макару, что вчера она занималась с детьми, начиная с шести вечера, и сегодня кабинет снова в ее полном распоряжении.
– Элина Сергеевна приходит по понедельникам и четвергам, – повторила она следом за дамой-гренадером. – Вчера? Нет, ее не было, я же вам сказала. Конечно, уверена… Зачем ей театральная студия?
«Вот, значит, как… – сказал себе Макар, выйдя из школы и провожая взглядом несущихся мимо детей, размахивающих портфелями. – Выходит, клубочки в пакете были для отвода глаз. Спрашивается: где же проводила время Элина Сергеевна, раз у нее не было никаких занятий?»
Ксения вернулась домой в перерыве между визитами к больным, наспех перекусила и уселась за фортепьяно, стоявшее в комнате родителей. Мать ее преподавала в музыкальной школе, и инструмент в доме был всегда, даже когда они жили в крошечной квартирке неподалеку от фабрики. Сама Ксеня играла с шести лет, и пальцы у нее были сильные, развитые.
Она пробежала ими по клавишам, вполголоса напела какую-то мелодию и оборвала ее на полуслове, нахмурившись. Бывший муж любил петь, обладал приятным баритоном и частенько распевал, расхаживая по квартире. Сейчас она как раз начала играть песенку, которую Максим обычно мурлыкал себе под нос, придя с работы.
Ксеня встала, сердито закрыла крышку фортепьяно. Поймать себя на подражании собственному бывшему мужу оказалось неприятно.
Она вышла замуж за человека старше себя на десять лет и первые полтора года их брака очень любила мужа. Максим пользовался успехом у женщин, был ревнив, но сам, обладая веселым и беззаботным характером, никогда не отказывал себе в удовольствиях. Полтора года спустя после похода в загс Ксеня обнаружила, что отличается от супруга старомодными взглядами на верность, а чуть позже подтвердила для себя избитую истину, заключавшуюся в том, что взрослого человека невозможно исправить. Потому что он не сломавшаяся машинка, требующая починки, а «исправить» в действительности означает «изменить в соответствии со своими представлениями».
По инерции она пыталась какое-то время сохранить их брак. Как и Максим. Но из этого ничего не вышло.
Работа в больнице сделала Ксению намного взрослее, и после развода она старалась забыться в ней. Поначалу вынужденный работоголик, затем добровольный, она приучила себя считать больницу центром своего мира, чем-то неизменным, непоколебимым. Тем ошеломительнее для нее было выяснить, что и здесь все может зависеть от воли одного человека и отлаженный механизм учреждения будет рассыпаться и гнить спустя всего год после его появления.
Ксения Пестова, единственная дочь у любящих родителей, росла умным, не по годам сообразительным, насмешливым и наблюдательным ребенком. Однако толика доверчивости, жившая в ней, с годами не только не исчезла, но и приобрела форму легкого идеализма, заключавшегося в недооценке количества беспричинного зла, на которое способна отдельно взятая личность. Она с ужасом наблюдала, как уходят из больницы хорошие специалисты, с которыми она дружила, как отделения заполняются невеждами от медицины, как на глазах расцветают склоки… Как-то раз Ксения не выдержала и попыталась поговорить с немолодой дамой, заведующей отделением педиатрии, ей симпатизировавшей. Та даже не дослушала.
– И откуда же ты такая взялась, Пестова? – грубовато сказала дама. – На дуру и отдаленно не похожа… Иди, у меня работы по горло.
Ксеня замкнулась, стала молчаливым наблюдателем, копившим в себе увиденное. Последней каплей стал скандал с участием одного из ее друзей-врачей, ложно обвиненного в получении взятки от пациента.
Все знали, что новый главврач терпеть его не может. Но никто не догадывался, чем это закончится. В результате обвинения врача быстро «ушли», и главный не поленился дополнить скандал соответствующим освещением в прессе, чтобы сыграть наверняка. После люди, знавшие положение дел изнутри, спорили, насколько увольнение сыграло свою роль… Как бы то ни было, уволенный врач умер спустя полгода после того, как оставил больницу.