– Успокойся, – строго приказал он, – и возьми себя в руки. Иди, помоги остальным.

Он направился к палатке, негромко спросил что-то, наклонившись ко входу, и скользнул внутрь.

Через десять минут Данила подошел к девушке, собирающей вещи, тронул ее за плечо и укоризненно покачал головой, когда она вздрогнула.

– Я поговорил с провожавшими ее, и они рассказали мне, что случилось. Они бы рассказали об этом, как только пришли, но нас с тобой не было. Большая женщина начала кашлять недалеко от деревни, приступ был очень сильный, до удушья. Они прошли несколько шагов, но им пришлось остановиться, потому что Безымянная опять закашлялась. К сожалению, третий приступ закончился удушьем и смертью. Мне жаль, но сейчас она – с Именем у Господа. Вознесем молитву за нее.

Он наклонил голову, шевеля губами.

– Но почему же… – растерянно спросила девушка, – почему же они… зарыли ее там, как… как собаку? Почему не позвали на помощь, не пришли в деревню? Зачем нужно было закапывать в лесу? И ни креста нет, ни надписи, ничего!

– Ты действительно не понимаешь? – удивился Данила. – Ты идешь с нами столько времени, ты прошла первое испытание и задаешь мне такие вопросы?

Девушка молчала, с отчаянием глядя в ясные голубые глаза.

– Я объясню тебе, хотя твоя недогадливость меня тревожит. Ты знаешь, что в нашем государстве поддерживается только одна религия – православие. Или, точнее сказать, то, что именуется православием, хотя таковым и не является. Любая истинная вера искореняется, когда на нее навешивают ярлык «секта». Точно так же поступят и с нами, если кто-нибудь узнает об истинной цели нашего паломничества, о наших заповедях и правилах. Так неужели ты думаешь, Безымянная, – он повысил голос, но на них никто не оглянулся, – неужели ты думаешь, что мы можем показать местным властям тело той несчастной Безымянной и, не объясняя ничего, уйти? Неужели ты думаешь, что нас не остановят, не прервут наш Путь, хитростью или силой? Ты так думаешь?

Голос его гремел у девушки над головой так, что она съежилась. Конечно, конечно, Учитель прав, тысячу раз прав, и с ее стороны было просто преступлением не подумать об этом! А ведь она уже собиралась обвинить двух провожатых бог знает в чем!

– Прости меня, Учитель, – прошептала она сквозь слезы раскаяния. – Я действительно не подумала. Я слишком глупа.

– Богу так же не нужна твоя гордыня, как и твое уничижение, – ровным голосом произнес Данила. – Ты не глупа, но запомни: кроме тебя, здесь все уже проходили Путь. И они прошли его до конца. В этот раз они получат свои имена, и ты тоже! И дела каждого из них чисты, так же как и помыслы. Ступай, молись. И я буду молиться за тебя.

Она наклонилась к руке Учителя, мысленно вознося молитву. И не заметила, каким внимательным взглядом обменялись над ее головой Учитель и один из провожатых.

Глава 6

Обычно, возвращаясь домой, Эдик звонил в дверь – ему нравилось, что Наташа встречает его. Но сегодня он открыл своим ключом, помня, что жена ушла за Тимофеем в садик.

В холле стояла Евгения Генриховна, нервно сжимая под горлом шелковый черный палантин с красными разводами, подаренный ей Аллой Дмитриевной.

– Мама? – удивился Эдик. – Ты же собиралась в офисе остаться подольше…

– Мне с тобой нужно поговорить. – Голос Евгении Генриховны звучал напряженно.

– Что-то случилось?

– Мне нужно с тобой поговорить, – повторила мать. – Пойдем ко мне.

Быстро войдя в комнату, она плотно прикрыла дверь и зачем-то выглянула в окно. Эдик бросил пиджак на спинку кресла и подошел к матери. За окном по снегу, казавшемуся в сумерках серо-синим, неприкаянно ходил Сергей Кириллович, рассматривая ветки, и время от времени грозил кому-то кулаком.

– Совсем старый он стал, – рассеянно проговорила Евгения Генриховна, – надо что-то с ним придумать. Ты знаешь, что он на днях на Илону набросился?

– На Илону? – поразился Эдик. – Нет, не знаю. За что?

– Без причины. Во всяком случае, видимой.

– Знаешь, мам, при том, как ведет себя твоя уборщица, – Эдик подчеркнул слово «твоя», – я бы ничему особенно не удивлялся. Он что, ударил ее?

– Да нет, она в дом забежала. Но, согласись, некоторая тенденция просматривается…

– Почему бы тебе не решить этот вопрос? – негромко спросил Эдик.

Евгения Генриховна промолчала, но переспрашивать он не стал, потому что ответ был известен. Сергей Кириллович, помимо всего остального, был хорошим Знаком. И постоянно подкидывал такие Знаки госпоже Гольц.

– О чем, собственно, я с тобой хотела поговорить… – Евгения Генриховна поморщилась и потерла лоб. – Эдик, последнее время некоторые Знаки были очень нехорошими. У меня такое ощущение, будто что-то случится. Причем вот-вот.

Эдик глубоко вздохнул, стараясь не раздражаться. Мать заводила с ним подобный разговор в третий раз.

– Мама, я тебе уже говорил – перестань так воспринимать Наташу. Я понимаю, что она, как ты выражаешься, человек не нашего круга. Но, в конце концов, она моя жена! Сколько можно говорить об одном и том же? Хочется тебе видеть в ней плохой Знак – пожалуйста, но я не хочу это обсуждать!

Евгения Генриховна внимательно посмотрела на взволнованного сына и отстраненно подумала, что раньше он никогда не выходил из себя так быстро.

– Эдик, ты меня не понял. – Она подошла к столу и машинально поменяла местами часы и портрет Элины. – Я вовсе не о твоей жене. Во всяком случае, надеюсь, что дело не в ней.

– Тогда о чем?

Евгения Генриховна глубоко вздохнула и оглянулась в поисках подходящего Знака. Ничего. Ну что ж, придется говорить все, как есть.

– Кто-то ворует информацию о бизнесе, Эдик. Один из тех, кто живет в доме.

Выйдя из кабинета через полчаса, Эдик подошел к лестнице, собираясь спуститься вниз, и остановился. Внизу щебетал Тимоша, но Наташа, против обыкновения, не чирикала вместе с ним что-то незамысловатое, а отмалчивалась, изредка вставляя «да-да» или «конечно-конечно». С внезапно обострившейся интуицией он догадался – что-то не в порядке, но задумываться над тем, что может быть не так, ему не хотелось. Того, что сообщила мать, было вполне достаточно для обдумывания на всю ближайшую неделю.

– Да мало ли кому ты говорила о помещении на Ивановской, – убеждал он Евгению Генриховну двадцать минут назад. – Неужели ты можешь всех помнить?

– Я сказала о нем только один раз – тогда, за воскресным ужином, – возразила она, – и больше тема ни с кем не обсуждалась. Эдик, твои возражения бесполезны. Я сама уже все обдумала сто раз и вынуждена признать, что других вариантов нет.