Николас спокойно руководит интубацией, а потом подает знак резиденту, мужчине одних с собой лет, взять вену из ноги. Его руки сами знают, что надо делать. Они делают надрез и вскрывают грудную клетку, иссекают аорту и полую вену, чтобы подсоединить пациента к аппарату искусственного кровообращения, зашивают и прижигают сосуды.
Когда сердце останавливается, а это неизменно производит на Николаса сильнейшее впечатление, как будто это происходит с его собственным телом, Николас надевает увеличительные очки и начинает вырезать пораженные участки коронарных артерий. Он вшивает взятую из ноги вену в обход препятствия. Когда из груди пациента на Николаса и его первого помощника брызжет кровь, Николас чертыхается. Анестезиолог удивленно поднимает голову. Он никогда не видел, чтобы доктор Прескотт — знаменитый доктор Прескотт! — терял самообладание. Но руки Николаса стремительно пережимают сосуд, а помощник его зашивает.
Когда все заканчивается и Николас отступает в сторону, предоставив помощнику заканчивать операцию, ему не верится, что с ее начала уже прошло пять часов. Впрочем, это всегда так. Николас не религиозен, но, прислонившись к облицованной кафелем стене, он шепотом благодарит Бога за помощь. Несмотря на то что он уверен в своих способностях и в своих отточенных за годы учебы и практики навыках, Николаса не покидает ощущение того, что ему везет, что за ним присматривают свыше.
Именно в этот момент он видит ангела. В наблюдательной галерее виднеется фигура женщины, прижавшей ладони к стеклу. Она одета в свободное, ниспадающее ниже коленей одеяние, сияющее в отраженном флуоресцентном свете операционной. Помимо собственной воли Николас делает шаг вперед и приподнимает руку, как будто может ее коснуться. Он не видит ее глаз, но почему-то знает, что это всего лишь видение. Ангел ускользает и растворяется в темноте галереи. Николас знает, что, хотя он видит ее впервые, этот ангел всегда был рядом и помогал во всех его операциях. Ему очень хочется увидеть ее лицо. Ему хочется этого так сильно, как никогда и ничего не хотелось.
* * *
После такого духовного подъема Николасу особенно невыносимо видеть Пейдж во всех палатах, в которых он делает обход. Сегодня она заплела волосы в толстую косу, полностью открыв лицо без следа косметики, которой она вообще редко пользуется. В результате она выглядит не старше большинства своих коллег-волонтеров.
Николас открывает медицинскую карту миссис Мак-Крори. Пациентке под шестьдесят, и три дня назад ей была сделана операция по пересадке клапана. Она чувствует себя хорошо и уже почти готова к выписке. Он скользит пальцем по жизненно важным показателям, записанным одним из интернов.
— Кажется, мы скоро вас отсюда выгоним, — улыбается он.
Миссис Мак-Крори расцветает и хватает за руку Пейдж, оказавшуюся ближе всех. Пейдж от неожиданности вздрагивает и едва не переворачивает вазу с гвоздиками.
— Спокойнее, — сухо говорит Николас. — В моем расписании не предусмотрено место для непредвиденных сердечных приступов.
Это неожиданное внимание заставляет Пейдж резко обернуться. Миссис Мак-Крори недовольно косится на нее.
— Он не кусается, милая, — ворчливо замечает она.
— Я знаю, — отвечает Пейдж. — Это мой муж.
Миссис Мак-Крори стискивает руки на груди. Она потрясена такой чудесной новостью. Николас бормочет что-то нечленораздельное, изумляясь тому, как легко и непринужденно Пейдж удается испортить ему настроение.
— Разве у тебя нет других дел? — спрашивает он.
— Нет, — отвечает Пейдж. — Моя работа заключается в том, чтобы всюду следовать за тобой.
Николас швыряет папку на кровать миссис Мак-Крори.
— У волонтера не может быть такого задания, Пейдж. Я не вчера здесь появился и отлично знаю общепринятый порядок. Амбулаторный прием, транспортировка пациентов, приемный покой — вот где используются волонтеры. Их никогда не прикомандировывают к врачам.
Пейдж пожимает плечами. Или это она вздрогнула?
— Для меня сделали исключение.
Тут Николас вспоминает о миссис Мак-Крори.
— Простите, — кланяется он пациентке, хватает Пейдж за плечо и выволакивает ее из палаты.
— О, останьтесь! — кричит им вслед миссис Мак-Крори. — Вы лучше, чем Бернс и Аллен.
В коридоре Николас прислоняется к стене и отпускает Пейдж. Он собирается накричать на нее, но вдруг понимает, что не помнит, что хотел сказать. Ему кажется, что над ним смеется вся больница.
— Слава Богу, что тебя хотя бы в операционную не пускают, — вздыхает он.
— Сегодня пустили. Я смотрела, как ты делал операцию. — Пейдж осторожно касается его рукава. — Доктор Сэйджет провел меня в наблюдательную галерею. Николас, то, что ты делаешь, просто невероятно!
Николас не знает, что возмущает его больше — то, что Сэйджет пустил ее на галерею без его согласия, или то, что ангел оказался его женой.
— Это моя работа, — огрызается он. — Я делаю ее каждый день.
Он смотрит на Пейдж и снова видит в ее глазах выражение, которое, возможно, и заставило его в нее влюбиться. Как и его пациенты, Пейдж видит в нем безгрешное и безупречное создание. Но его не оставляет ощущение, что, в отличие от пациентов, она такими же глазами смотрела бы, как он моет больничный коридор.
Эта мысль начинает его душить. Николас тянет себя за воротник рубашки. Ему хочется немедленно вернуться в кабинет, позвонить Оуки Питерборо и покончить с этим делом.
— Жаль, что я не умею так хорошо исправлять то, что нужно исправить, — мягко говорит Пейдж.
Николас разворачивается и идет по коридору в другую палату, к пациенту, которому на прошлой неделе сделал пересадку сердца. Не доходя до кровати, он оборачивается и видит в дверях палаты Пейдж.
— Я сам поменяю эту чертову воду! — рявкает он. — Отстань от меня наконец!
Она держится обеими руками за косяк двери. Ее волосы уже начинают высвобождаться из плена косы. Ее форма ей слишком велика, она развевается вокруг талии и опускается чуть ли не до щиколоток.
— Я хотела тебе сказать… — говорит Пейдж. — Мне кажется, Макс заболел.
Николас смеется, но его смех скорее напоминает фырканье.
— Ну конечно, — кивает он, — ты же у нас специалист.
Пейдж понижает голос и выглядывает в коридор, чтобы убедиться, что рядом никого нет.
— У него запор, — продолжает она. — И сегодня утром он два раза вырвал.
— Ты давала ему шпинат? — усмехается Николас.
Пейдж кивает.
— У него аллергия на шпинат.
— Но сыпи не было, — не сдается Пейдж. — И дело не только в этом. Он все время капризничает и совершенно не похож на себя.
Николас качает головой и делает шаг к пациенту. Ему очень не хочется этого признавать, но, стоя в дверном проеме с распростертыми, как на распятии, руками, Пейдж и в самом деле очень похожа на ангела.