Внезапно он решил попытаться ее разговорить. Ему казалось, что если она перестанет смотреть на него так, как будто видит его впервые в жизни, а вместо этого начнет рассказывать ему о Чикаго, цитировать эпиграммы Лайонела или затронет любую другую излюбленную тему, то тогда, быть может, как бы мимоходом заметит, что да, она вовсе не против стать его женой.
— Я не голодна, — покачала головой Пейдж.
Ее взгляд безостановочно скользил по стенам квартиры, темным теням, залегшим в прихожей. Николас проклинал себя за то, что, судя по всему, насмерть ее перепугал. Ведь ей всего восемнадцать. Неудивительно, что она пытается уклониться от его предложения. Разумеется, ему хотелось быть рядом с ней… Быть может, он даже начал в нее влюбляться… Но предложить ей замужество? Как такое вообще могло прийти ему в голову? Господи, да это все равно что с кувалдой гоняться за назойливой мухой!
И все же ему не хотелось отказываться от этой идеи.
Пейдж смотрела на носки своих туфель.
— Это так странно, — сказала она. — Ужасно странно. — Она заломила руки. — То есть я хочу сказать, что ни о чем таком не думала и переживать мне было не о чем. Понимаешь, мы с тобой вроде как встречались, и в этом не было ничего… ничего…
Она подняла глаза, силясь подобрать нужное слово.
— Ничего серьезного? — подсказал Николас.
— Да! — Лицо Пейдж озарила улыбка, и она медленно и с облегчением выдохнула. — Ты всегда знаешь, что надо сказать, — застенчиво улыбаясь, отметила она. — И мне это в тебе очень нравится.
Николас сел на диван и обнял ее за плечи.
— Я тебе нравлюсь, — сказал он. — Неплохое начало.
Пейдж взглянула на него, и ему показалось, что она хочет что-то добавить, но она лишь покачала головой.
— Эй! — подбодрил ее Николас и приподнял ее подбородок. — Ничего не изменилось. Забудь, что я что-то тебе говорил. Я все тот же парень, которого ты отчитала всего пару дней назад и которого ты можешь шутя обыграть в покер.
— Ты всего лишь сделал мне предложение.
— Было дело, — усмехнулся Николас, стараясь говорить как можно непринужденнее. — Я всегда так заканчиваю третье свидание.
Пейдж положила голову ему на плечо.
— Но ведь у нас не было трех настоящих свиданий, — прошептала она. — Я все время о тебе думаю…
— Я знаю.
— …а я даже не знаю твоего второго имени.
— Джемисон, — расхохотался Николас. — Это мамина девичья фамилия. Итак, что еще тебя смущает?
Пейдж подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— А какое у меня второе имя? — вызывающе поинтересовалась она.
— Мари, — ткнул пальцем в небо Николас, пытаясь выиграть время и подготовиться к ее следующей атаке.
И вдруг понял, что попал в точку.
Пейдж смотрела на него с открытым ртом.
— Папа часто повторял, что я сразу пойму, кого мне посылает судьба, — прошептала она. — Он говорил, что пути Господни неисповедимы, но я обязательно окажусь в нужном месте в нужное время.
Николас ожидал продолжения, но она наморщила лоб и уставилась на ковер под ногами. Потом снова обернулась к нему.
— Почему ты мне это предложил? — спросила она.
В этом вопросе был целый миллион других вопросов, и Николас не знал, как ему на них ответить. Он все еще не мог прийти в себя оттого, что ее второе имя так неожиданно материализовалось у него в голове. Поэтому он произнес первое, что пришло на ум:
— Потому что ты мне этого не предлагала.
Пейдж смотрела на него, задрав голову.
— Ты мне очень нравишься, — наконец сказала она.
Он откинул голову на спинку дивана, вознамерившись во что бы то ни стало завязать самый обычный разговор. Он заговорил о погоде и о местных спортивных командах, а Пейдж начала сплетничать о работающих в «Мерси» официантках. Звук ее голоса действовал на Николаса успокаивающе. Он задавал ей вопросы только для того, чтобы она продолжала говорить. Она подробно описала ему внешность своего отца, рассказала, как однажды попыталась прочитать словарь, потому что одноклассница заявила, что это сделает ее умнее. К сожалению, ей удалось добраться только до буквы Н. Она так живо описала купание в озере Мичиган в конце мая, что у Николаса тело покрылось гусиной кожей.
Они уже лежали рядом на узком диване, когда Николас спросил ее о матери. Она упомянула о ней лишь однажды, но у Николаса сложилось впечатление, что неуловимая миссис О’Тул никогда не покидает мыслей своей дочери. Пейдж не желала делиться подробностями, и все, что ему было известно, так это то, что мать исчезла, когда ей было всего пять лет, и она ее почти не помнила. «Но должна же она что-то чувствовать?» — спрашивал себя Николас. По крайней мере, у нее должны были сохраниться какие-то впечатления.
— Какой была твоя мама? — осторожно поинтересовался Николас, скользя губами по щеке Пейдж.
Она мгновенно напряглась.
— Предположительно такой, как я, — ответила она. — Папа говорит, что она была похожа на меня.
— Ты хочешь сказать, что ты похожа на нее? — уточнил Николас.
— Нет. — Пейдж поднялась и села в ногах дивана. — Я хочу сказать, что она была похожа на меня. Ведь я никуда не исчезала. Значит, это ее надо сравнивать со мной, а не наоборот.
Николас не стал спорить с такой логикой. Он тоже сел и откинулся на подлокотник в противоположном конце дивана.
— Отец когда-нибудь говорил тебе, почему она ушла? — спросил он, проводя пальцами по гладкой черной коже сиденья.
Кровь отхлынула от лица Пейдж. Но почти мгновенно волна краски залила ее шею и поднялась к щекам.
— Ты хочешь жениться на мне или на моих родственниках? — вставая с дивана, поинтересовалась она.
Несколько мгновений Пейдж в упор смотрела на утратившего дар речи Николаса. Затем улыбнулась так искренне, что на ее щеках заиграли ямочки, а глаза заискрились.
— Просто я очень устала, — призналась она. — Я не хотела тебя обидеть. Но мне действительно пора.
Николас помог ей надеть пальто и подвез до квартиры Дорис. Он припарковался у обочины и, стиснув руль, смотрел, как Пейдж роется в сумочке в поисках ключа. Он перебирал в памяти все, что Пейдж сообщила ему о своей матери, и так сосредоточился на своем занятии, что почти не слышал, что она говорит. Сначала он перепугал ее предложением выйти замуж, а потом, когда она начала немного оттаивать, снова все испортил, задав вопрос о матери. Но почему один-единственный дурацкий вопрос так вывел ее из равновесия? Возможно, она что-то скрывает? Историю наподобие дела Лиззи Борден? Или ее мать безумна, и Пейдж не хочет рассказывать об этом Николасу, опасаясь, что тот сочтет заболевание наследственным? Или безумен сам Николас, пытающийся убедить себя в том, что зияющий пробел в прошлом Пейдж, по большому счету, не имеет никакого значения?