* * *
Мы поужинали на крыльце, а потом долго сидели рядом, наблюдая за тем, как клонится к западу солнце. Мы пили холодный персиковый коктейль из коньячных бокалов с ценниками на донышках. Мама обратила мое внимание на горы, вздымавшиеся так близко, что, казалось, до них рукой подать. Я сравнивала форму наших коленей и голеней, расположение веснушек и убеждалась, что между нами очень много общего.
— Когда я сюда переехала, — рассказывала мама, — мне все время казалось, что эти места очень похожи на Ирландию. Твой отец твердил, что повезет меня туда, но так и не повез. — Она помолчала. — Знаешь, я по нему очень скучаю.
Я удивленно уставилась на нее.
— Он рассказывал мне, что вы поженились через три месяца после знакомства, — несколько смягчившись, сказала я и сделала большой глоток вина. — Он говорил, что это была любовь с первого взгляда.
Мама откинула голову назад и задумалась.
— Возможно, — ответила она. — Я не очень хорошо все это помню. Я знаю, что мне не терпелось вырваться из Висконсина, и тут, как по волшебству, появился Патрик. Мне всегда было его немного жаль. Ему пришлось много страдать, когда я поняла, что дело было вовсе не в Висконсине.
Упускать такую возможность я не имела права.
— Когда я была маленькой, — начала я, — я постоянно придумывала разные причины, которые могли заставить тебя уехать. Однажды я решила, что ты была связана с какой-то бандой, допустила оплошность и они начали угрожать твоей семье. А потом мне пришло в голову, что ты полюбила другого мужчину и вы вместе сбежали.
— У меня был другой мужчина, — призналась мама, — но только после того, как я уехала. Кроме того, я его не любила. Я не собиралась лишать Патрика еще и этого.
Я поставила бокал на столик и пальцем обвела его ободок.
— Так почему же ты уехала? — спросила я.
Мама встала и потерла руки выше локтей.
— Чертовы комары, — пробормотала она. — Они здесь круглый год. Надо взглянуть на лошадей. — Она начала спускаться с крыльца. — Если хочешь, можешь пойти со мной, — не оборачиваясь, добавила она.
Я изумленно смотрела ей вслед.
— Как ты можешь это делать?
— Что делать?
— Вот так просто менять тему.
Я проделала весь этот путь не для того, чтобы меня оттолкнули еще дальше. Я спустилась на две ступеньки и остановилась рядом с ней.
— Прошло двадцать лет, мамочка. Не поздновато ли уходить от ответов?
— Прошло двадцать лет, дорогая, — бросила в ответ мама. — С чего ты взяла, что я помню ответ?
Она отвела глаза и уставилась на свои туфли.
— Не было никакой банды, — вздохнула она. — И любовника не было. Все было совсем не так и гораздо более прозаично.
Я вздернула подбородок.
— Ты мне так и не ответила, — напомнила я ей. — И твое поведение прозаичным не назовешь. Прозаичные люди не исчезают посреди ночи с тем, чтобы уже никогда не вернуться. Прозаичные люди не живут под именем умершего человека. И когда к прозаичным людям впервые за двадцать лет приезжает дочь, они не ведут себя как ни в чем не бывало, делая вид, что это рядовой визит.
Мама сделала шаг назад. От гнева и оскорбленной гордости ее глаза вспыхнули синим огнем.
— Если бы я знала о твоем приезде заранее, я бы, черт подери, вытащила из чулана красную дорожку!
Она зашагала к конюшне, а потом остановилась и обернулась ко мне. Она заговорила, и ее голос звучал гораздо мягче, как будто она успела пожалеть о своих словах.
— Ты ведь тоже уехала из дома, Пейдж. Попробуй разобраться в себе, а потом будем анализировать мои поступки.
Ее слова обожгли мне щеки и огнем полыхнули в горле. Я молча смотрела, как она поднимается по холму к конюшне.
Мне хотелось догнать ее и крикнуть, что я уехала из-за нее. Я просто обязана была воспользоваться этой возможностью и узнать от нее все то, что должна была узнать, да так и не узнала: как быть хорошенькой, как удержать мужчину, как быть матерью. Я хотела сказать ей, что ни за что не оставила бы своего мужа и своего ребенка и что, в отличие от нее, я к ним вернусь. Но мне казалось, что она рассмеется мне в лицо и скажет: «Я тоже так думала. С этого начинается». И еще мне казалось, что я в чем-то не хочу признаваться самой себе.
Я уехала из дома прежде, чем решила разыскать маму. В тот момент я о ней вовсе не думала. В чем бы я ни убедила себя позднее, мысли о Чикаго посетили меня только после того, как я преодолела несколько сотен миль. Она была мне нужна. Я хотела ее найти. Для этого я и наняла Эдди Савоя. Но к такому решению я пришла уже после того, как уехала от Николаса и Макса. Все произошло именно в таком порядке, а не наоборот. Я все равно сбежала бы из дома, даже если бы моя мать жила по соседству.
Тогда я все свалила на происшествие с Максом, но на самом деле его падение стало искрой, от которого вспыхнул огромный ворох моих проблем. Настоящая причина бегства коренилась так глубоко, что дома ее вскрыть было невозможно. Я должна была уехать. У меня не было выбора. Меня толкнул на это отнюдь не гнев. И я не собиралась уезжать навсегда. Лишь до тех пор, пока я не разберусь в себе. Лишь до тех пор, пока я не пойму, что могу быть матерью своему ребенку. Лишь до тех пор, пока я не почувствую, что моя жизнь тоже имеет значение, а не является необходимым продолжением жизней Макса и Николаса.
Я прочитала множество журнальных статей, в которых рассказывалось о работающих матерях, терзающихся чувством вины из-за того, что они на кого-то оставили своих детей. Я приучила себя читать эти статьи и говорить себе: «Видишь, как тебе повезло?» Но меня все равно продолжало грызть нечто, о чем я запрещала себе даже думать. Мой ребенок всегда был рядом, однако сама я хотела быть где угодно, но только не с ним. И осознание этого захлестывало меня с головой, обрекая на неизбывное чувство вины, от которого мне некуда было спрятаться.
Я увидела, что в конюшне вспыхнул свет, и внезапно поняла, почему моя мама ушла из дома.
Я поднялась наверх и разделась. Почистив зубы, я забралась в ванну и открыла кран с горячей водой. Благодаря верховой езде я узнала о таких мышцах в своем теле, существование которых прежде было для меня тайной. Вздохнув от наслаждения, я откинула голову на край ванны и попыталась отогнать мысли о матери.
Вместо этого я представила себе Макса, которому на следующий день должно было исполниться ровно три с половиной месяца. Я попробовала вспомнить, какие вехи взросления он должен сейчас проходить, но на ум не шло ничего, кроме способности есть твердую пищу. Интересно, как он относится к бананам, яблочному пюре или протертому гороху? Я представила, как он выталкивает языком этот неизвестный предмет — ложку.
Когда я открыла глаза, возле ванны стояла мама, успевшая переодеться в желтый халат. Я попыталась закрыться руками и скрестить ноги, но ванна была слишком мала. Я залилась краской смущения, поднявшейся по животу и груди к щекам и лбу.