— Полагаю, да.

На самом деле я ждала этого с нетерпением. Отец и я, похоже, говорим друг с другом только в самых отчаянных обстоятельствах.

Я не услышала, как дверь открылась, и внезапно в комнате оказался Доггер.

— Ну что ж, — сказала миссис Мюллет. — Вот и Доггер. Я вполне могу вернуться к барашку. Они слопали весь дом, эти толпы. Нескончаемый поток, как тот ручей из псалма.

Доггер подождал, пока за ней не закрылась дверь.

— Вам удобно? — тихо спросил он.

Я поймала его взгляд и по каким-то непонятным причинам чуть не разрыдалась.

Я кивнула, боясь произнести хоть слово.

«Плачут только иностранцы», — однажды сказал мне отец, и я не хотела его разочаровывать своими рыданиями.

— Дело было на грани, — продолжил Доггер. — Я был бы весьма расстроен, если бы с вами что-нибудь случилось.

Будь все проклято! Мои глаза потекли, как водопроводный кран. Я потянулась за бумажной салфеткой, оставленной мне миссис Мюллет, и притворилась, что сморкаюсь.

— Извини, — выдавила я. — Я не хотела никому причинять неудобств. Просто я… я проводила эксперимент, касающийся Деда Мороза. Он не пришел, да?

— Посмотрим, — сказал Доггер, протягивая мне еще одну салфетку. — Откашляйтесь.

Я даже не заметила, что кашляю.

— Сколько пальцев я показываю? — спросил Доггер, держа руку справа от моей головы.

— Два, — ответила я не глядя.

— А теперь?

— Четыре.

— Атомное число мышьяка?

— Тридцать два.

— Очень хорошо. Основные алкалоиды белладонны?

— Это легко. Гиосцин и гиосциамин.

— Отлично, — сказал Доггер.

— Они были вместе, верно? Марион Тродд и Вэл Лампман имею в виду.

Доггер кивнул.

— Она не справилась бы с мисс Уиверн одна. Удушение целлулоидной пленкой требует исключительно сильных рук. Это чрезвычайно скользкое оружие, но с крайне высоким пределом прочности на разрыв, как вы путем химических экспериментов наверняка установили. Исключительно мужское оружие, надо сказать. Мотив, однако, остается непонятным.

— Месть, — сказала я. — И наследство. Мисс Уиверн пыталась сказать кому-то — Десмонду или Бан, а может, тетушке Фелисити. Я не смогла выяснить. Она знала, что они собираются убить ее. Поскольку она оплачивала подписку на «Полицейскую газету», «Настоящее преступление», «Всемирные новости» и так далее, она знала все признаки. Она записывала свои мысли на клочке бумаги, когда они ее прервали. Она засунула записку в носок ботинка, который они надели ей на ногу, когда переодевали. Большая ошибка с их стороны.

Доггер почесал голову.

— Я позже объясню, — добавила я. — Я такая сонная, что едва могу держать глаза открытыми.

Доггер протянул руку.

— Можете снять горчичный пластырь. Думаю, вы достаточно согрелись. По крайней мере сейчас.

Он подал мне серебряный поднос, и я положила на него жгучую пакость.

— Осторожно, потускнеет, — сказала я почти в шутку.

Хотя это правда. Едкие пары атакуют серебро 925-й пробы, не успеешь и глазом моргнуть.

— Все в порядке, — сказал Доггер. — Этот с гальванопокрытием.

Я с внезапным приступом смущения вспомнила, что отец отослал семейное серебро на аукцион несколько месяцев назад, и неожиданно устыдилась своего неосторожного замечания.

Не говоря ни слова, Доггер подтянул повыше мое одеяло и подоткнул его, потом подошел к окнам и задернул занавески.

— О, Доггер, — сказала я, когда он был на полпути к двери. — Одна мелочь: Филлис Уиверн — мать Вэла Лампмана.

— Бог мой! — произнес Доггер.

22

— Итак, вы понимаете, инспектор, — сказала я, — их идея заключалась в том, чтобы разделаться с ней посреди как можно большего количества подозреваемых, точно как поступили убийцы в фильме «Любовь и кровь». Должно быть, они восприняли возможность снять фильм в Букшоу как настоящую находку. Вэл Лампман сам выбирал место съемок.

— Похоже на Агату Кристи, — сухо заметил инспектор Хьюитт.

— Точно!

Шел четвертый день после Рождества, двадцать девятое декабря, если точно.

После того как я провела двое суток, плавая в жарких снах и просыпаясь только откашляться и съесть немного супа, которым меня кормила с ложечки Фели, настоявшая на том, чтобы нести вахту у моей кровати днем и ночью, доктор Дарби неохотно дал разрешение, чтобы меня допросили полицейские Хинли.

«Два дня с горчичным пластырем и не больше пары минут с гончими его величества», — сказал он, как будто я — тарелка дымящегося жареного мяса или измученная лиса.

— Я буду очень рад услышать твои мысли по поводу переодевания мисс Уиверн, — добавил инспектор. — Чисто из интереса, видишь ли.

— О, это самое легкое! — сказала я. — Они переодели ее из наряда Джульетты в крестьянский костюм, который был на ней в фильме «Облаченная для смерти». Они даже принесли его с собой. Умышленность, полагаю, вы это так называете. Они ее одели и даже загримировали. Так хотела Марион Тродд. Вероятно, вы уже нашли косметику, помаду и лак мисс Уиверн в ее сумочке. Просто месть, вот и все.

Инспектор приобрел озадаченный вид.

— Вэл Лампман изначально обещал главную роль в «Крике ворона» Марион Тродд, но был вынужден забрать ее у нее и передать своей матери. Ему пришлось, видите ли. Марион, разумеется, была не в курсе, что мисс Уиверн мать Вэла Лампмана, а он не собирался ей рассказывать. Это все в «Кто есть кто» и старых номерах «За экраном» и «Любопытных фактах кино». В чулане под лестницей тонны старых журналов о кино.

Только когда я договорила, мне пришло в голову задуматься, кто же покупал их столько лет назад.

— Займитесь ими, сержант, — сказал инспектор детективу-сержанту Вулмеру, и тот закрыл блокнот, слегка покраснел и устремился в направлении к вестибюлю.

— Итак, вы предполагаете, что Марион Тродд в прошлом была актрисой, — произнес он, когда сержант ушел. — Верно?

— Под именем Нормы Дюранс, да. Сержант Вулмер найдет это в «Серебряном экране» за 1933 год. Сентябрьский выпуск, кажется. Боюсь, он немного обгорел, но в том, что осталось, есть довольно приличное ее фото в роли Дориты в «Маленькой красной курочке».

«Биро» инспектора Хьюитта беспристрастно порхало над страницей, но он остановился на достаточно долгое время, чтобы бросить в меня удивленный взгляд.