- Надеюсь только, что тебе не придется слишком долго ждать твоих тронов и королевств, Ребекка, - сказала она, - и что я успею увидеть их, прежде чем умру. Но жизнь кажется мне очень суровой и жестокой. Ты связана по рукам и ногам: одна больная в кирпичном доме - Миранда, вторая калека - я здесь, на ферме, не говоря уже о Дженни, Фанни и Марке. В тебе есть что-то от веселого характера твоего отца, иначе такая жизнь тяготила бы тебя так же, как и меня.
- Знаешь, мама, - сказала Ребекка, обхватив колени руками, - радость - уже просто быть здесь, в этом мире, в такой день, как сегодняшний, иметь возможность видеть, чувствовать, делать, быть в гармонии с ним, с этим миром. Когда тебе было семнадцать, мама, разве не было хорошо просто быть живой? Ты ведь не забыла?
- Нет, не забыла, - сказала Орилия, - но я не была такой живой, как ты, никогда.
- Я часто думаю, - продолжила Ребекка, подходя к окну и глядя на деревья, - я часто думаю, как было бы ужасно, если бы меня совсем не было здесь. Если бы была Ханна, а потом сразу Джон, Дженни и остальные, но никакой Ребекки - никогда никакой Ребекки! Быть живым - вот в чем радость. В моем сердце должны быть страхи, но их нет. Что-то более сильное изгоняет их, что-то похожее на ветер. Ах, мама, взгляни! Уилл едет к дому: должно быть, есть письмо из кирпичного дома.
Уилл Мелвилл подъехал к окну и, бросив письмо на колени Ребекке, пошел в амбар по какому-то делу.
- Ну хорошо! Значит, сестре не стало хуже, - с облегчением вздохнула Орилия, - иначе Джейн послала бы телеграмму. Посмотри, что она пишет.
Ребекка открыла конверт и в один миг прочитала всю короткую записку:
Твоя тетя Миранда скончалась час назад. Приезжай немедленно, если только твоя мать вне опасности. Я не начну приготовлений к похоронам, пока ты не будешь здесь. Она умерла очень неожиданно и без всяких мучений. О, Ребекка, я так хочу тебя видеть!
Тетя Джейн.
Сила привычки была слишком велика, и даже в час смерти сестры Джейн помнила, что телеграмма стоит двадцать пять центов и что Орилии придется платить полдоллара за доставку.
Ребекка разразилась слезами, восклицая:
- Бедная, бедная тетя Миранда! Она умерла, не найдя успокоения и утешения в жизни, и я не смогла сказать ей последнее прости! Бедная тетя Джейн! Как ей одиноко! Что мне делать, мама? Я чувствую, что разрываюсь между тобой и кирпичным домом.
- Ты должна поехать немедленно, - сказала Орилия, приподнимаясь на подушках. - Даже если бы мне грозило умереть, пока тебя не будет здесь, я все равно сказала бы то же самое. Твои тетки сделали для тебя все - больше, чем я смогла бы сделать для тебя, - и теперь твоя очередь проявить любовь и выказать благодарность. Доктор говорит, что мое положение неопасно, и я сама чувствую, что это так. Дженни справится как-нибудь одна, если Ханна будет заходить к нам раз в день.
- Но, мама, я не могу поехать! Кто будет поворачивать тебя в постели? - воскликнула Ребекка. Она ходила взад и вперед по комнате, в смятении ломая руки.
- Не имеет значения, перевернут ли меня, - заявила Орилия стоически. - Если у женщины в моем возрасте и к тому же матери семейства не хватает ума, чтобы не свалиться со стога, она должна страдать. Иди, надень черное платье и собери саквояж. Я многое дала бы, чтобы самой отправиться на похороны сестры и доказать, что я забыла и простила ей все те жестокие слова, которые она говорила мне, пока я была замужем. Ее поступки были лучше ее слов, и она возместила тебе все то, в чем когда-либо согрешила против меня или твоего отца. Ах, Ребекка, - продолжила она дрожащим голосом, - я так хорошо помню то время, когда мы с ней обе были девочками и она гордилась тем, что у меня вьются волосы. А однажды, когда мы были уже девушками, она дала мне надеть свое лучшее голубое муслиновое платье. Это было в тот раз, когда твой отец пригласил меня в первую пару большого марша на рождественских танцах. А потом я узнала, что она думала, будто он собирается пригласить ее.
И Орилия, не выдержав, горько заплакала. Воспоминания смягчили ее сердце и принесли с собой слезы, которых не вызвало само известие о смерти сестры.
На сборы оставался только час. Уилл Мелвилл должен был отвезти Ребекку на поезд в Темперанс и привезти домой из школы Дженни. Он вызвался также нанять какую-нибудь женщину, которая могла бы ночевать на ферме на тот случай, если миссис Рэндл ночью почувствует себя хуже.
Ребекка бегом спустилась вниз с холма, чтобы принести последнее ведро воды из источника. Поднимая ведро из хрустальных глубин и вглядываясь в пламенеющую красоту осеннего пейзажа, она заметила группу землемеров с инструментами. Они делали замеры и прокладывали свои линии, которые пересекали Солнечный Ручей в ее любимом месте, где лежала Зеркальная Заводь, ясная и безмятежная, с желтыми листьями на поверхности воды, такими же яркими, как и искрящийся песок на дне.
Ребекка затаила дыхание. "Время пришло, - подумала она. - Я прощаюсь с Солнечным Ручьем, и золотые ворота, которые почти сомкнулись в тот последний день в Уэйрхеме, теперь закроются навсегда. Прощайте, дорогой ручей, холмы, луга! Вы тоже увидите настоящую жизнь, поэтому будем надеяться и скажем друг другу на прощание:
Друг мой, надейся и жди,
Счастье твое впереди.
Уилл Мелвилл тоже видел землемеров и слышал утром на почте в Темперансе о сумме, которую миссис Рэндл предположительно получит от железнодорожной компании. Он был в отличном настроении по случаю собственных значительно улучшившихся перспектив, так как его ферма была расположена таким образом, что ее стоимость благодаря новой железной дороге возрастала. У него также было легче на душе оттого, что семья его жены не будет больше пребывать в страшной нищете у самого его, так сказать, порога. Да и Джона можно было теперь поторопить и поставить во главе семьи на несколько лет раньше, чем ожидалось, так что мужу Ханны приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не засвистеть от радости, пока он вез Ребекку на станцию в Темперанс. Он не мог понять печали на ее лице, молчания и слез, время от времени катившихся по щекам. Ханна всегда отзывалась о своей тете Миранде как о сварливой скупой старухе, которая не станет потерей для мира, когда бы ни решила его покинуть.
- Не унывай, Бекки! - сказал он, когда оставлял ее на станции. - Когда вернешься, твоя мать уже будет сидеть. А потом всей семьей переедете в какой-нибудь хорошенький домик, туда, где ты найдешь работу. Дела больше не будут так плохи, как в прошедшем году. Мы с Ханной так думаем. - И он уехал, чтобы сообщить новости жене.
Адам Ладд находился в здании станции и сразу же подошел к Ребекке, как только она появилась в дверях, совсем не похожая на обычно живую и полную бодрости Ребекку.