Господин Васильев и вправду оказался видным мужчиной (тут кухарка не соврала, его даже можно было бы назвать красивым, хотя в наше время как-то не принято употреблять такие слова, говоря о мужчинах). Но его несомненная привлекательность ослаблялась подчеркнуто официальными манерами.
Как мне уже было известно, в промежутке между кавалерией и контрразведкой Платон Васильев ухитрился послужить в жандармерии, что наложило определенный отпечаток на стиль поведения. На редкость насыщенная биография! Но ведь тот, кто успел побывать жандармом, останется им навсегда…
Александр Матвеевич церемонно представил нас друг другу, и мы втроем отправились в Лефортово к Лидии, причем два моих спутника обещали мне по прибытии множество сюрпризов. Я не была уверена, что благоухающая керосином и иными химикалиями фирма покойного Крюднера — именно то место, где можно ожидать приятных сюрпризов, но предпочла положиться на слово уважаемых господ.
Дорогой у нас завязался разговор, касающийся берлинских событий. Господин Васильев так умело задавал вопросы, что я и сама не заметила, как самым подробным образом принялась пересказывать ему нашу заграничную эпопею, включая все мелкие штрихи вроде перечницы, выручившей меня в Веддинге.
— Да, Елена Сергеевна, теперь я понимаю, что нашей родине без эмансипированных дам пришлось бы туго. Но, честно признаюсь, в вашем решении передать документы из Берлина с дипломатической почтой, обратившись для этого к первому встречному русскому агенту, был большой риск.
— Ну почему — к первому встречному? — парировала я. — Агент был подобран по частным рекомендациям и, согласитесь, подобран со вкусом. А что, документы из Берлина в Петербург не поступили? Наши агенты продались с потрохами германской разведке?
— Не волнуйтесь, документы в Петербург поступили. Я как раз имею на этот счет вполне определенные сведения. А то, что военные разведки перекупают агентов друг друга, как подержанное платье, ни для кого не секрет.В Берлине за нашей агентурой следят построже, например, в Копенгагене из одиннадцати русских агентов девятерых удалось перекупить немцам.
— И что же предприняло ваше начальство?
— Начальство проявило лояльность, ибо было установлено, что резидент задерживал выдачу положенных агентам денежных средств и поставил их в тяжелое материальное положение. Пришлось продать родину, не на паперти же, дескать побираться.
— Господи Боже мой, Платон Васильевич! Так хочется представлять себе борцов за государственные интересы России в героико-романтическом ореоле, но чем лучше узнаешь о работе наших специальных служб, тем больше убеждаешься, что либо сам, либо все окружающие сошли с ума, и мы пребываем в каком-то мире абсурда.
— Поэтому я и утверждаю, что вы сильно рисковали — в мире абсурда все вокруг может обернуться неожиданной стороной. Но в вашем случае звезды расположились удачно и документы пришли в Петербург.
— Вот и ладно, хоть в чем-то повезло в этой жизни все равно не обойтись без риска. При случае передавайте привет Николаю Петровичу в Берлине.
— Непременно, мадам. Полагаю, он будет польщен.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
И снова Немецкая улица. — Унылые усы сыскного агента Стукалина. — Наилучший способ воспринимать неприятности. — Важные документы, имеющие большое коммерческое значение. — Лизхен в поисках собственного стиля. — «Нам хотелось бы обсудить с вами парочку преступлений…» — Дивные апартаменты на Рождественском бульваре.
И вот снова, уже в который раз, я подъезжаю к Немецкой улице. Этак-то, в силу привычки, я скоро совершенно сроднюсь с чуждым прежде для меня Лефортово.
У ворот предприятия «Франц Вернс Крюднер» стоял экипаж, в котором сидели Ада Вишнякова и молодой человек непримечательной внешности из числа служащих сыскного бюро господина Легонтова, видимо, они были также приглашены на встречу с новой владелицей фирмы.
На противоположной стороне улицы притулился еще один возок с поднятым верхом. Мне показалось, что оттуда выглядывают унылые усы сыскного агента Стукалина, обрамленные высоко поднятым бобровым воротником. Сейчас в моей жизни крутится столько разнообразных агентов, что я совсем забыла, что на свете существуют еще и агенты полицейского сыска. А забывать о них, пожалуй, все же не следует…
Вся наша компания, прибывшая на Немецкую, дружно проследовала в контору фирмы Крюднера, за исключением Стукалина и сопровождавших его сыскных, индифферентно затаившихся в своем экипаже.
Новая секретарша, вероятно, предупрежденная хозяйкой о нашем визите, сразу же провела нас во внутренний двор, в тот самый, похожий на тюрьму флигель с зарешеченными окнами, где был кабинет покойного господина Крюднера и где меня уже однажды принимал под видом хозяина забинтованный Люденсдорф (чтоб ему век не прочихаться от моего перца).
В кабинете господина Крюднера почти ничего не изменилось, насколько я могла запомнить по прежнему визиту — все тот же массивный письменный стол, книжные полки, гравюры с мутными рыцарями… Вот только освещение на этот раз было получше — в окно, шторы на котором оказались раздвинутыми, заглядывало позднее ноябрьское утро.
Сыскной агент Стукалин, помнится, говорил, что именно в этой комнате был обнаружен труп хозяина фирмы. Я с содроганием подумала, что здесь, на ковре, которого я касаюсь подошвами, лежало то, что было некогда господином Крюднером, а потом стало его телом… Но, похоже, Лидию это нисколько не смутило, и она, обосновавшись в качестве новой хозяйки в кабинете Крюднера и приказав замыть его кровь с ковра, не испытывает никакого суеверного трепета, пребывая в месте этого прискорбного происшествия.
Наша компания в молчании расселась по креслам и стульям и погрузилась в ожидание. Лидия задерживалась. А может быть, специально решила показать нам, насколько она теперь занята важными делами…
Секретарша вскоре исчезла. На мой взгляд, собирая у себя такое общество, следовало бы предложить приглашенным чаю или хотя бы сельтерской воды, но, боюсь, здесь было не то место, где гостей привечают по-старосветски.
Первой не выдержала и принялась возмущаться Адель Вишнякова.
— Эта выскочка Танненбаум переходит всякие рамки. Оиа что, воображает, будто у нас сколько угодно свободного времени и мы можем сидеть здесь до скончания века? — язвительно поинтересовалась Ада, ни к кому, впрочем, не обращаясь и избегая называть Лидию по имени. — Или уже вообразила себя королевой, подданные которой должны часами ожидать монаршей аудиенции? С такими людьми у меня возникает чувство убитого времени. Некоторых особ можно считать прирожденными убийцами чужого времени, которого не так-то много каждому из нас отмерено…
— Успокойся, дорогая. Мы ведь появились здесь отнюдь не ради того, чтобы полюбоваться на Лидию, а с целью разобраться с преступлениями, более жестокими, нежели погубленное кем-то время. Мы все равно не уйдем, пока не получим своей порции новой информации, — миролюбиво заметила я.