– Ты знаешь, как это делать? – спрашивает он, приподнимая кустистые брови.
– Да.
Найлз отдает мне шприц. Я ставлю иглу к вене на шее, втыкаю и вдавливаю поршень. Едва чувствую укол. Слишком много во мне сейчас адреналина.
Кто-то подносит мусорную корзину, и я выкидываю шприц. Эффект сыворотки я чувствую сразу. Кровь становится будто свинцовая. Я едва не падаю, идя к стулу. Найлзу приходится схватить меня за руку и вести.
Спустя несколько секунд мой мозг умолкает. О чем я думала? Кажется, не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме стула подо мной и мужчины, сидящего напротив.
– Как твое имя? – приказывает он.
Как только он спрашивает, ответ сам выскакивает изо рта.
– Беатрис Прайор.
– Но ты называешь себя Трис.
– Да.
– Как зовут твоих родителей, Трис?
– Эндрю и Натали Прайор.
– Ты тоже сменила фракцию, так ведь?
– Да, – отвечаю я. Мысль отзывается в глубине моего сознания. Тоже? «Тоже» относится к другому человеку, в данном случае – к Тобиасу. Я хмурюсь, пытаясь представить его лицо, и у меня это получается, но лишь на секунду. Затем, на мгновение, я вижу его сидящим на том же стуле, на котором сейчас – я.
– Ты перешла из Альтруизма? И выбрала Лихачество?
– Да, – отвечаю я, но теперь жестче. Хотя не понимаю почему.
– Почему ты сменила фракцию?
Этот вопрос сложнее, но я знаю ответ. Я была плоха для Альтруизма, – готово сорваться с моего языка, но фразу заменяет другая. Я хотела быть свободна. И то и другое – правда. Я хочу произнести обе фразы одновременно. Хватаюсь за подлокотники, будто пытаясь вспомнить, где нахожусь. Вокруг меня много людей, но зачем они здесь?
Я напрягаюсь, как когда-то делала усилия, когда знала ответ на вопрос в тесте, но не могла вспомнить. Тогда я закрывала глаза и представляла себе страницу тетради, где был написан ответ. Пару секунд я борюсь с собой, но не могу вспомнить.
– Я была плоха для Альтруизма, – говорю я. – И я хотела быть свободна. Поэтому выбрала Лихачество.
– Почему ты была плоха для Альтруизма?
– Я была эгоистична, – отвечаю я.
– Ты была эгоистична? А теперь – нет?
– Конечно, я и осталась. Моя мать говорила, что эгоизм свойствен всем, – говорю я. – Но среди лихачей я стала менее эгоистична. Я узнала, что есть люди, ради которых я готова сражаться. Даже готова умереть.
Мой ответ удивляет меня. Почему? Я сжимаю губы. Потому, что это – чистая правда. Если я сказала так сейчас, значит – правда.
Эта мысль дает мне недостающее звено в цепи рассуждений. Я здесь на испытании, на детекторе лжи. По моей шее скатывается капля пота.
Тест на детекторе лжи. Мне надо постоянно напоминать себе о сыворотке правды. Иначе можно совершенно заплутать в честности.
– Трис, ты можешь рассказать нам, что произошло в день нападения?
– Я проснулась, – говорю я. – Все были под воздействием симуляции. Поэтому я прикидывалась, пока не нашла Тобиаса.
– Что случилось, когда тебя разлучили с Тобиасом?
– Джанин пыталась убить меня, но моя мама спасла меня. Она перешла из Лихачества, поэтому знала, как обращаться с оружием.
Мое тело, кажется, становится еще тяжелее. Но уже не холодно. Что-то бурлит в груди, что-то, что хуже, чем печаль или сожаления.
Я знаю, что будет дальше. Моя мама погибла, а потом я убила Уилла. Застрелила его.
– Она отвлекла на себя солдат-лихачей, и я смогла убежать. Они убили ее, – говорю я.
Некоторые из них побежали за мной, и я их убила. Но вокруг меня, в толпе – лихачи. Лихачи, а я убила нескольких. Мне нельзя говорить здесь об этом.
– Я продолжала бежать, – продолжаю я. – И…
И Уилл побежал за мной. И я убила его. Нет, нет. Пот на лбу.
– Нашла отца и брата, – говорю я напряженно. – Мы начали планировать, как прекратить симуляцию.
Край подлокотника врезается в ладонь. Я ухитрилась скрыть часть правды. Но такое считается обманом, естественно.
Я преодолела сыворотку. На мгновение я победила ее.
Мне надо бы радоваться, но я чувствую, как вес содеянного раздавливает меня.
– Мы проникли на территорию Лихачества, я и мой отец пошли вверх, на пост управления. Он отбил нападение солдат-лихачей, но это стоило ему жизни, – говорю я. – Я пробралась на пост управления, и там был Тобиас.
– Тобиас сказал, ты дралась с ним, а потом перестала. Почему ты так поступила?
– Я поняла, что одному из нас придется убить другого, – произношу я. – Я не хотела убивать его.
– Ты сдалась?
– Нет! – отрицаю я. – Нет, не совсем. Я вспомнила нечто, что сделала в пейзаже страха, во время инициации в Лихачестве… в симуляции женщина требовала, чтобы я убила своих родных, и я позволила ей убить меня. Там все сработало. Я думала…
Я тру переносицу. Голова начинает болеть, и я теряю контроль. Мысли сразу обращаются в слова.
– Я лихорадочно искала выход, но мне не пришло в голову ничего другого. В этом была какая-то сила. Я не могла убить его, поэтому решила попытаться.
Я моргаю, чтобы скрыть слезы.
– Значит, ты вообще не была под воздействием симуляции?
– Нет, – отвечаю я, прижимая основания ладоней к глазам, чтобы слезы не потекли по щекам и их не увидели остальные. – Нет, – снова говорю я. – Я дивергент.
– Просто для точности, – уточняет Найлз. – Ты говоришь, что эрудиты едва не убили тебя… потом ты пробилась в район Лихачества… и остановила симуляцию?
– Да, – отвечаю я.
– Думаю, выражу общее мнение, – говорит он, – если скажу – ты заслужила быть в Лихачестве.
Слева слышатся крики, я вижу, как в полумраке люди вскидывают вверх кулаки. Моя фракция меня поддерживает.
Нет, они не правы. Я не храбрая, я не храбрая, я застрелила Уилла и не могу даже признаться в этом…
– Беатрис Прайор, о чем ты более всего сожалеешь? – спрашивает Найлз.
Конечно, не о том, что выбрала Лихачество, покинув Альтруизм. И не о том, что застрелила охранников у входа на пост управления. Слишком важно было добраться туда.
– Мне жаль…
Мой взгляд скользит по залу, и я нахожу Тобиаса. На его лице никаких эмоций, в глазах – пустота. Руки скрещены на груди, пальцы сжаты так, что костяшки побелели. Рядом с ним Кристина. Мне сжимает грудь, я не могу дышать.
Я должна сказать им. Сказать правду.
– Уилл, – говорю я. Имя звучит, как судорожный вздох, как будто оно вырвалось у меня прямо из живота. Обратного пути нет.