О чем они говорили с Цидиком, осталось в тайне, но она вернулась вдохновленная и, не вдаваясь в подробности, сообщила, что нобелевский лауреат ждет его со всеми материалами.
— Возьми все что есть, — почти приказным тоном говорила она. — Обязательно оригиналы источников. Боярские грамоты, берестяную летопись и послания сонорецких старцев.
Все имеющиеся оригиналы были давно и надежно спрятаны, и вынимать их из тайника он бы не стал ни в коем случае. Первого экземпляра диссертации тоже не было: вскоре после ошеломительного поражения на защите Космач отнес ее на пустырь и стал жечь. Толстый, спрессованный кирпич гореть не хотел, и тогда он стал рвать по листку и кидать в огонь. Третий, последний экземпляр был утерян кем-то из оппонентов, и оставался этот второй, привезенный Натальей Сергеевной. Ничего не меняя, он засунул его в портфель и отправился в столицу.
Академик на самом деле ждал его, но встреча не состоялась по вине Космача или, точнее, обстоятельств, с ним связанных.
Впрочем, как и все остальное, обещанное Натальей Сергеевной…
Сейчас ей некогда было обижаться долго. И она опять отсылала его к Цидику, в Москву.
— Последний рейс в двадцать один час двадцать минут, — объявила уверенно и негромко. — Билет заказан на твое имя.
— Я понимаю, у тебя есть какие-то обязательства перед ним, — заметил Космач. — Но я-то с какой радости помчусь к академику?
— У нас человеческие обязательства!.. Если хочешь, христианские.
В церковь она ходила исправно каждое утро, благо новый храм был от ее дома в двух кварталах, по слухам, молилась истово, соблюдала посты и даже занимала какую-то должность при храме. Рассказывали, однажды притащила священника на кафедру и освятила все аудитории.
Оставался последний аргумент, который был высказан со скрытым злорадством.
— Как ты уже догадалась, мы с боярышней Вавилой Иринеевной вступаем в брак. Мне надо в загс и на свадьбу, свою собственную! А не на похороны.
— Поздравляю, — сказала безрадостно. — Но будь человеком, Космач!
— Поезжай-ка, Ярий Николаевич, — вдруг посоветовала боярышня. — Коль человек перед смертью вспомнил тебя, знать, душа его позвала. Человеку отказать можно, душе его никак нельзя.
— Самолет из-за разницы во времени прилетает в двадцать два часа, — невозмутимо проговорила Наталья Сергеевна. — Обратный билет возьмешь на завтрашнее утро. Ночи академику будет достаточно. А с боярышней твоей ничего не случится. В аэропорту будет встречать машина.
Космач посмотрел на Вавилу.
— Ну, уж если ты посылаешь — так и быть, поеду.
— И не устраивай там ничего такого, — предупредила бывшая ассистентка, что-то заподозрив. — Лишнего не спрашивай, умирает человек… Если только сам начнет… И бороду эту сбрей! Посмотри, на кого похож!
И все-таки Космач не внял совету Натальи Сергеевны, не сбрил бороду и не подстригся — поехал как был, разве что главотяжец поменял на новый, не засаленный, из коричневой кожи. В самолете на него озирались, и это было привычным; если кто-то чуть дольше задерживал взгляд или вовсе откровенно рассматривал, Юрий Николаевич обычно вспушал свою растительность и показывал большой палец.
— Во! Видал? А у тебя чего, не растет? Беда, паря, беда…
Если любопытство проявляла женщина, он заговорщицки подманивал пальцем и предлагал потрогать бороду рукой. Дурачиться сейчас не было настроения, одна только мысль, что придется сидеть у постели умирающего да еще и слушать его, наводила тоску. А еще он постоянно думал о Вавиле, оставленной в Холомницах, как в срубе — вряд ли насмелится на улицу выйти, так у окна и простоит.
Не дай бог задержаться…
Перед посадкой в Домодедово, когда уже пристегнули ремни, к волосатому пассажиру подошла обескураженная стюардесса и сообщила, что машину для него подадут к трапу самолета.
— Спаси Христос, внучка, — поблагодарил он и всыпал в карман ее фартучка горсть кедровых орехов. — Щелкай на здоровье, эвон зубки-то у тебя — чистый перламутр!
В Москве было теплее, и волчья шуба с шапкой оказались не по сезону, однако он обрядился в меха, потолстел в два раза и пошел на выход, едва протискиваясь между кресел.
Точно в таком же виде (только шуба тогда была новенькая) он прибыл в столицу по договоренности с Натальей Сергеевной — ездил к Цидику спасать положение. На первой же станции метро его задержал милиционер.
— У нас в Москве в волчьих шубах не ходят, — заявил он, вызвал машину, и через пять минут экзотический гость столицы уже сидел в обезьяннике вместе с бомжами и несовершеннолетними хулиганами, Портфель с диссертацией отобрали и куда-то унесли — конфликт со средой был в самом разгаре. Поваляв дурака с обитателями камеры, Космач начал стучать, мол, хватит, выпускайте, у меня встреча с академиком назначена. Его отвели в дежурку, осмотрели со всех сторон, сличили с фотографией в паспорте и решили поместить в спецприемник, на месяц.
— За что? — изумился Космач, еще не теряя веселого настроения. — Будет вам, мужики, я ученый, кандидат исторических наук…
И тут подошел сержант, ну метр с кепкой, вцепился в бороду, ножницами пощелкал.
— Стричь буду, ученый! Не похож ты на себя!
Подобного обращения с собой Космач позволить не мог, борода была неприкосновенна, поднял этого малыша в погонах, хотел в угол закинуть, но побоялся убить, железный сейф там стоял, — бросил дежурному на колени. А стул под тем не выдержал, развалился, и оба они оказались на полу. Тут и набежали молодцы с дубинками, хорошо, в шубе был, только пыль и шерсть летела. А он стоял и даже не уворачивался от ударов: средневековый принцип жестокости и несоразмерности наказания, вдруг выплывший из толщи времен, еще раз доказывал правоту Космача. В конце двадцатого века в России опять происходила не смена власти или общественного устройства — шла смена элит, и новая обязана была забивать старую.
Тогда его отмолотили, погрузили в автозак и увезли в спецприемник. Правда, продержали на нарах только три недели, вернули паспорт и выпустили, однако диссертация исчезла бесследно. На встречу с академиком Космач пошел с пустыми руками и холодным сердцем, не чувствовал больше нужды в такой встрече, милицейские дубинки погасили и огонь разума, и обиду. Цидика на месте не оказалось, секретарша объяснила, что он работает дома и неизвестно когда будет.
Не снимая шубы, Космач просидел в приемной часа два, пока не понял, что хозяин давно в кабинете и, видимо, не хочет его принимать.
Пришлось войти без приглашения…
Аудиенция длилась всего минуту, академик почему-то называл Космача Мартемьяном и, побледнев, держался за голову. Оказалось, у него случился микроинсульт, вызвали «скорую» и милицию. Последняя приехала быстрее, Космача приняли то ли за бандита, то ли за бродягу, схватили, забили в наручники и, дубася палками, увезли в отдел, но даже в клетку посадить не успели: будто бы Цидик узнал об этом и прислал человека с распоряжением не трогать ученого ни в коем случае и немедленно отпустить.