И ведь странно… Монк убил немало людей, причем некоторых своими руками. Закаляя волю, он целыми днями сидит в пыточных застенках – приучил себя равнодушно относиться к человеческим страданиям. Плевать, что его считают садистом, – душевное равновесие прежде всего. Есть грязь, которую можно смыть лишь кровью, – надо заранее быть к этому готовым.
Почему он до сих пор не решился на это? Почему этот извращенный избалованный дегенерат еще жив? Почему Монк – до сих пор всего лишь второй наследник? И это при всем своем пренебрежении к пролитию крови: ведром больше, ведром меньше – какая разница… Для Империи будет огромным благом тот миг, когда перестанет биться сердце этого дурака. Почему он позволяет ему жить? Сколько можно терпеть балаган?
Столько, сколько решит судьба, – убить Олдозиза Монк не мог.
Что-то ему не позволяло…
Боцман, заглянув в кубрик, рявкнул негромко, но Тим подскочил как ужаленный:
– Тимур, одеться – и бегом наверх!
На свете матросы никогда не экономили: кубрик освещали целых три светильника. Неудивительно – ни на одном китобойном судне никому и в голову не придет экономить жир. По совместительству светильники одновременно являлись и единственными нагревателями в помещении – печки здесь не было. Жаль: наверху от мороза замерзает вода – здесь до этого еще не дошло, но пар изо рта уже третий день валит.
Выбравшись из-под куцего ватного одеяльца, Тим с наслаждением вытянулся, разминая суставы. Спать приходилось в позе эмбриона – уже все кости от этого ноют. Можно, конечно, брать одеяла у тех, кто на вахте, и укрываться двумя, во весь рост. Но Тим боролся с искушением – он не прекращал военной кампании против вшей, и заносить на свою койку чужих насекомых не хотелось.
Надел штаны, сразу сунул ноги в войлочные ботинки с подошвой из китовой шкуры: на носки времени не тратил – он так и спал в шерстяных, грея ноги. Рабочая рубаха, на нее – собачья безрукавка мехом внутрь и уже потом – старенькая стеганая куртка, доставшаяся по наследству от умершего Шинка. Шапки у Тима нет – накинул навощенный парусиновый капюшон с острым верхом, прихватил его за тесемки к петлям на воротнике.
Выбравшись на палубу, поежился: за ночь похолодало еще сильнее. Палубу присыпало легким налетом тончайших снежинок, у слабо коптящей салотопки виднелись белесые пятна ледяных кристаллов, оставшиеся на месте крошечных лужиц. Но самое интересное было за бортом. Хотя, если точнее, это было везде.
Туман. Густой, как молоко. «Клио» будто в облако попал. Стоя у грот-мачты, с трудом различаешь нос и корму. Мертвая тишина – даже паруса не хлопают. А нечему хлопать – убраны паруса. Раз они убраны – дело плохо: капитан чего-то опасается. Неужели берег близко? Или льды? Теплая вода северного течения, наталкиваясь на ледовую преграду, как раз и любит вызывать подобный туманище.
Разглядев боцмана у кормы по левому борту, Тим быстро пошел к нему. По пути прихватил из ниши в салотопке высохшие рабочие рукавицы, свернул их в рулончик, сунул за пояс – нагретая ткань приятно приласкала теплом поясницу.
Боцман, вглядываясь за борт, не оборачиваясь к подошедшему Тиму, странным тоном приказал:
– Лезь на мачту. У тебя глаза хорошие – может, что-то и разглядишь.
– Да что я там разгляжу, – буркнул Тим. – Будто в молоко попали.
– Но-но! Ты еще тут поспорь, якорь в зад! Бегом давай! Мало ли что – может, ветер сейчас дернет, сдует эту пакость – и хоть поймем, куда нас занесло.
– Я долго там не просижу: отморожу все, что только можно, – гнул свое Тим. – У меня даже шапки нет.
– Без шапки ничего, кроме ушей, не отморозишь. А уши тебе ни к чему – ты ими все равно от мух не отмахиваешься.
Тим, понимая, что спорить бесполезно, покорно полез наверх. Боцман, задрав голову, милостиво крикнул вслед:
– Час или два постой, потом, даже если туман не разойдется, сменю.
Ну и на том спасибо. А то с боцмана станется – заставил бы до обеда на грот-мачте раскачиваться. Ох и намерзнется же сейчас Тим! Ничего – пару часов как-нибудь потерпит, а потом у салотопки отогреется. А лучше прямо в ней – под вторым котлом огонь не поддерживают, но тепло до него все равно достает. Обычно этого как раз достаточно, чтобы нагреть тело, но не обжигать кожу. Залезть в него, посидеть часик, пропарить каждую косточку… ох и блаженство.
Заняв свой пост, Тим первым делом убедился, что сверху видимость ничуть не лучше, чем с палубы. Даже, кажется, похуже. Если туман еще чуть-чуть сгустится, то корабля вообще не будет видно. Жутковато станет – болтаешься на верхушке мачты, торчащей из туманного киселя.
– Боцман! Отсюда видно еще меньше, чем снизу!
– А ты не спи там – старайся! Смотри давай!
Тим, вновь отметив странные нотки в голосе морского волка, вдруг понял, что этот моряк боится. Увидев, как боцман поспешил к каюте капитана, сам забеспокоился. Вспомнились слова Токса про огрехи навигации. Заблудились? Возможно: в тумане сейчас не определиться, да и последние дня три это не удавалось из-за низкой облачности. Могло их отнести к скалам? Да кто его знает… в навигации Тим не силен… Скал Тим не увидит – это плохо. Но вот услышать их можно – звук волн, разбивающихся о камни, он в этой тишине услышит издалека. Стоп – в какой тишине? Почему так тихо? Волнения нет – вообще нет. Ладно уж нет ветра, но чтобы полностью затихли волны… Так не бывало еще ни разу за все время плавания. Даже в мертвый штиль океан не бывает абсолютно спокоен – здесь, на вершине грот-мачты, всегда хоть немножко раскачивало, а от самой слабой качки поскрипывали корпус и оснастка.
А это еще что такое?
На темной глади моря, проступающей сквозь туман, сгущалось что-то явно инородное. Вытянутое, белесое, будто сгусток пены. Сперва Тиму показалось, что рядом с «Клио» проплывает туша ободранного кита. Может, даже того, которого они добыли. Токс говорил, что ее может носить месяцами, пока не утонет.
Но первая мысль умерла, едва родившись, – Тим понял, что он видит.
– Боцман! Эй! Внизу! Вижу что-то по левому борту! Похоже на лед!
Крик Тима взбудоражил всю команду – народ вылез отовсюду, столпился у борта, вглядываясь в туманную мглу.
– Тимур! А тебе не померещилось? – уточнил снизу боцман.
– Нет! Там точно лед! Крупная льдина, наверное!
Тим, стараясь получше разглядеть льдину, свесился со своего места, удерживаясь за фал. Зря он это сделал – надо было по сторонам не забывать поглядывать. Хотя гляди не гляди… Ничего бы это уже не изменило…
За спиной раздался отрывистый треск, будто лопнуло стекло. Очень большое стекло. Рею выбило из-под ног, Тим, радуясь, что так и не надел грубых, мешающих перчаток, крепко ухватился за фал обеими руками, повис. Он не понимал, что происходит, действовал инстинктивно.
Вновь затрещало, тем же стеклянным треском, но тут же в эту какофонию вплелся гром ломаемого дерева. Мачта затряслась, Тим задергался на фале, как марионетка. В какой-то момент он вдруг увидел близко под собой присыпанную снегом поверхность, не раздумывая, разжал пальцы. Пролетев пару метров, пружинно приземлился, причем на мягкое – будто на перину. Только тут понял, что оказался вовсе не на палубе – это давний, плотный снег, устилающий лед или скалу.