— Сигарет!
— Я не курю, господин гауптман!
— Да, тебе еще рано и вредно курить, — спохватился Вайсберг. — А у вас, учитель, нет? Вам русские не дали… хотя бы этой, махорки?
— Я не был у русских! — с отчаянностью повторил Фрас. — И не курю!
— Да, да, учитель, вы уже стары, чтобы курить… — капитан покачал головой. — Как все это похоже на великую Германию: одному рано — другому поздно… Гельмут, возьми сигарет у Арищина.
— Яволь! — откликнулся адъютант и вдруг замялся. — Господин гауптман! Разрешите мне встать у амбразуры? Все там, а я здесь! Я хочу сражаться с русскими!
— Становись, — отмахнулся командир роты. — Только сначала сигарет!
Мальчик, придерживая каску и автомат, умчался вниз. Вайсберг зажег свечу и поправил светомаскировку на окнах, скорее всего по привычке. Он вернулся к кровати и вдруг, глянув на плечи учителя, рассмеялся.
— Вы что, были в ставке фюрера?
— Я не настроен шутить, — обиделся Фрас.
— Кто же вас тогда повысил в звании? — хохотал командир роты. — В замок вы пришли лейтенантом! А сейчас — обер!.. У русских не нашлось лейтенантских погон?! Или вы как эти… — задыхался от смеха Вайсберг, — как эти мальчики: сами себя повысили в звании?! Боже, что делается в Германии! Немцы сошли с ума!
— Немцы давно сошли с ума, — глухо сказал учитель. — Еще в тридцать третьем, когда Гитлер пришел к власти… Но наше сумасшествие обнаружилось только сейчас… Можете сдать меня в гестапо, но сначала выслушайте!
— Гестапо?.. Как это давно было и смешно звучит!
— Отдайте приказ сложить оружие или уйти из замка, — произнес учитель. — Русские подтянули орудия, в пять часов начнется обстрел. Снаряды лежат в коридорах… Здесь все погибнет… А там, на третьем этаже, — огромное собрание живописи! Там древние книги многих народов, там иконы, музейные экспонаты, редчайшие коллекции монет. Там памятники истории и культуры разных эпох! Я уже не говорю об архитектурной ценности самого замка…
— Кому все это теперь нужно? Кому? — Вайсберг поправил кобуру, открыл ее крышку. — Владелец наверняка убит, Германии нет…
— Останется немецкий народ, — перебил его учитель. — Русские уничтожают только фашизм!
— О! Вас хорошо обработали! — рассмеялся Вайсберг.
— Поймите, мы обязаны перед немцами сохранить остатки немецкой культуры, — горячо заговорил учитель. — Мы обязаны сейчас сохранить культурные ценности других народов! Те ценности, которые награбили в других странах!.. С нас спросят дети, если мы останемся живы!
— Дети?! — вдруг закричал Вайсберг. — Какие дети? Те, что сейчас у пулеметов? Успокойтесь, они знают лишь культуру фашизма! А с нас потом спросят не за дребедень, что в замке, а за то, что мы проиграли войну!
— Неправда! Я верю в будущее немецкого народа!
— Вы говорите, учитель, как наш фюрер четыре года назад!
— Это вы! Вы виноваты! — крикнул учитель. — Вы превратили детей в солдат! Вы их поставили к окнам! Вы убиваете детскими руками!
— Я их не ставил к окнам, — спокойно сказал Вайсберг. — У них приказ фюрера. Это Гитлер сделал их такими. А я, как вы знаете, все время нахожусь здесь, на генеральском пуховике. Война для меня кончилась. Да, учитель.
— Зачем же тогда вы поощряете в них бессмысленную жестокость? Зачем этот ваш крест, врученный мальчику? — Фрас задыхался от гнева. — Зачем вы играли перед ними маленького фюрера?!
— Я кумир для этих детей только потому, что четыре года воевал, был ранен и ходил к Смоленску и Москве, — отпарировал Вайсберг. — Они видят кумира в каждом фронтовом офицере! Это вы виноваты, учитель! Эти мальчики учились в вашей школе!
Несколько минут они сидели молча, прислушиваясь к слабому треску пулеметов.
— Если бы Германия выиграла войну, вы бы, капитан, говорили другое, — тихо проронил учитель. — Вы бы благодарили нас за мужественных мальчиков, солдат.
— И вы бы, учитель, говорили другое! — зло бросил Вайсберг.
— В этом наша общая беда, — вздохнул Фрас. — Мы, как эти мальчики, смотрели в рот фюреру… Думали одно, а говорили другое. Но теперь не об этом речь! Вот-вот начнется рассвет, а в пять утра…
Вбежал Гельмут с автоматом на шее, снова прокричал «хайль Гитлер!» и доложил, что Арищина не нашел, а у солдат сигарет нет.
— Разрешите идти к амбразуре? — спросил он.
— Иди, — бросил Вайсберг. Когда за мальчиком закрылась дверь, он сел на постель, расстегнул пуговицы на мундире. — Я не играю с ними, учитель… Я хочу, чтобы они умерли без страха и паники, как в детской игре…
— Но ради чего?! — закричал Фрас. — Пусть лучше они останутся живыми и сами поймут потом…
— Эти — не поймут, — возразил Вайсберг. — Уже не поймут… Они вас поняли, когда вы пытались им объяснить, что такое культурные ценности? Они пошли за вами? — Он встал и раздернул на окнах светомаскировку. — Надо видеть, когда начнется рассвет, — сказал он и усмехнулся. — Странное положение… Арищин убежал, спасает свою шкуру… Вы — о культурных ценностях. Дети защищают мифическую великую Германию. А что спасать мне, армейскому офицеру?
— Отдайте приказ сложить оружие или выводите мальчиков из замка, — сказал Фрас. — Это будет единственное сражение, выигранное вами.
— Не так все просто, — усмехнулся командир роты. — Видели Карла? Или Гельмута?.. Попробуйте прикажите им сдаться русским. Это бессмысленно в такой же степени, как приказать сдаться фюреру.
— Они могут и вам не подчиниться? — удивился учитель. — Но вы же для них кумир! Полубог!
— Я кумир, пока приказываю им драться, — вздохнул Вайсберг. — Они не ждут от меня другого приказа… А если будет другой — я стану изменником. Это дети, они не понимают полутонов.
— В таком случае не мешайте мне, — отрезал учитель и решительно встал. — У меня нет другого выхода, я пойду к ним и еще раз попытаюсь убедить их.
— Желаю успеха, — бросил Вайсберг. — Черт, курить хочется!..
Фрас вернулся через несколько минут еще больше возбужденный и растерянный.
— Вы пришли сказать, что пора собираться в плен? — спросил Вайсберг, недавно мысленно уже попрощавшийся с учителем.
— Мальчики что-то задумали! — выпалил Фрас. — Идут какие-то приготовления!
— Любопытно, — без интереса проговорил Вайсберг. — Может быть, дети фюрера хотят спасти Германию? Может быть, они придумали, как это сделать?
Почти следом за учителем в спальню вбежал Карл Зоммер, белый, с перекошенным ртом.
— Почему русские не стреляют?! — закричал он. — Почему они не стреляют?!
Карла трясло, лицо напоминало маску. Он вдруг сел на пол и, закрыв лицо руками, заплакал. Каска свалилась с его головы и лежала рядом, отдаленно похожая на ночной горшок. Фрас опустился рядом с подростком и обнял его.