— Девицу в лесу не встречали?
— Девицу? — пробухтел Агошков. — То Кудеяра надо, то девицу…
Ражный слишком хорошо знал этих мужиков, чтобы не заметить лукавства; они либо видели её, либо что-то о ней слышали.
— Никаких девиц мы не встречали, — ответил Карпенко, блаженно вытягивая босые ноги. — Ты сказал, Кудеяра ловить…
Бандерша не встревала, молча выслушала и, придерживая на себе лохмотья, удалилась в гостиницу. Егеря поняли, что сейчас будет настоящий спрос, и насторожились.
— Где встретили? — выдержав напряжённую паузу, будто между делом, поинтересовался Ражный и поймал взгляд старшего егеря.
Тот промолчал, отвернувшись, а его напарник Агошков все-таки попытался вывернуться.
— Да нигде не встречали. Откуда? Километров полёта намолотили…
— А кто у тебя на роже расписался? Карпенко наконец сообразил, что дело серьёзное и перед президентом лучше говорить правду.
— Извини, Сергеич… — покаялся. — В сорок втором квартале видели, недалеко от солонцов…
— Ну, давай, давай! — поторопил Ражный, — Не стесняйся.
— Это уже после обеда… Обратно идём — слышим, стрельба… Вроде где-то у мельницы. Крюка нарезали, хотели завернуть, глянуть, кто балуется, — старший опасливо глянул исподлобья. — Смотрим, Девка по просеке идёт, из этих… из проституток. Которая с чёрным пояском на шее, тонула которая… Нам же тут, кроме водки, ничего не отломилось… А хочется попробовать… Настоящую московскую…
— Попробовали?
— Да нет, что ты, Сергеич! Не дала! Как кошка!.. Отпустили…
— Если она заявит попытку изнасилования, я вас прикрывать не буду, — заявил он, чувствуя крайнюю неприязнь к егерям. — Мотайте срок, идиоты!
Жёсткость к рабам сейчас ему была полезной, и он считал так, пока не перестал обманывать себя, что решительность продиктована совершенно другой причиной: эти жлобы посмели тронуть девицу, которая нравилась ему.
Агошков замкнулся, отвёл глаза в сторону, и по лицу его побежала жёсткая серость решительности. Ражный поднял с земли карабины, повесил на своё плечо.
— С базы не уходить. Сидите и ждите своей участи.
Он вернулся к дому и на крыльце неожиданно увидел Молчуна: волчонок лежал, широко открыв пасть и вывалив язык — отпыхивался…
Коснувшись рукой загривка, он обнаружил на зверёныше своеобразный ошейник — уже знакомую чёрную бархатную ленту, застёгнутую под горлом…
— Где же ты нашёл её?
Молчун склонил голову, вслушался, затем потупился, будто прощения просил.
— Ладно, иди, — сказал Ражный, будто с человеком разговаривал. — И никогда не трогай людей. Никогда! Иначе придётся пристрелить тебя. Ты же зверь, хоть и не жил со зверями. Понимаешь, ты мне не нужен.
Он ещё ниже опустил голову и отвернулся, как наблудивший, виноватый, но все ещё дерзкий подросток. Ражный примирительно потрепал его за холку.
— Не знаю, что с тобой делать… Знаешь что? Сведи меня к ней? — он снял бархатную ленту с его шеи. — Покажи, где она?
Зверёныш осторожно взял зубами и вытащил ленту у него из руки — отнял то, что было подарено ему.
— Пошли? — Вожак встал. — Веди!
Молчун крепче закусил ленту и, спрыгнув с крыльца, потрусил к калитке, выводящей на реку. Вырос он быстро и теперь больше напоминал не прибылого сеголетка, а молодого переярка, только худоват был, с тонкой шеей, большой головой и двигался вихляющейся, подростковой походкой.
Повёл он не по старой дороге и не в сорок второй квартал — в обратную сторону, в брошенную деревню, где весной была охота с поляками. Едва забежав в лес, ударил крупной рысью, и Ражный, сняв куртку и обвязавшись ею, помчался со спринтерской скоростью.
Через полтора часа гонки по зарастающему просёлку Молчун выскочил на поляну, где догнивали дома без крыш, скотники, сараи и телеграфные столбы. Он перескочил наискось этот печальный пейзаж и на самом краю, среди сохнущей крапивы и бурьяна вдруг нырнул в подпольную яму, и Ражный услышал оживлённый женский голос. Ещё через мгновение волк выскочил назад, покрутился на месте и демонстративно отошёл в сторону.
Ражный спустился в яму — девица вскочила с травяной подстилки, шагнула назад и упёрлась спиной в торчащие из земли бревна.
— Не бойся, я ничего не сделаю дурного, — предупредил он. — Не за этим искал…
Бинта на укушенном запястье не было, впрочем, как и свежей раны…
— А зачем ещё?.. Даже волкам нельзя верить!
— Он ещё не волк — щенок… И он не выдавал тебя.
— Почему же привёл? — она озиралась, то ли рассчитывая убежать, то ли высматривая Молчуна.
— Потому что я захотел.
— Да, вы же хозяин…
— Я не хозяин — вожак стаи.
— Это все равно…
— Не все равно! Впрочем, ладно, для тебя все равно… Пошли! Тебя ищет… начальница. — Он протянул руку. — Ну, пойдём?
— Какая начальница?
— Надежда Львовна…
Миля неожиданно сникла, опустились плечи.
— Это моя сестра… Родная сестра. Ражный хотел выругаться, но вместо этого сел и спросил, показывая запястье своей руки:
— А где… это?
— Зажило… Волк пришёл и вылечил, зализал, даже следа не осталось, — в голосе её послышалось осторожное расположение. — Тогда я повязала ему ленточку…
Он помолчал, не зная, как закрепить это призрачное доверие, вспомнил о егерях, разинувших рот на московскую путану.
— Этих мужиков я накажу, — пообещал. — Очень серьёзно накажу… Тех, которые утром тебя встретили в лесу.
— А что толку? — Миля дёрнула плечиками. — Ещё хуже будет. Встретят во второй раз — убьют. Не наказывай их, не надо.
— Хорошо… Ну что, пойдём?
— Я никуда из леса не пойду, — хотела определённо и резко заявить она. — Никогда.
Но все-таки прозвучало с нотой каприза…
— Можешь сколько угодно обижаться на… сестру, но при чем здесь я? Я что, заказывал тебя? Или кого-то просил, чтоб привезли?
— Вы?.. Да вы самый страшный человек во всей этой истории! Вы не заказывали. К вам привезут без заказа, чтобы угодить, зная ваши нравы. Вы же вожак стаи!
— Тебя насильно притащили сюда? В наручниках? — внезапно для себя разозлился Ражный. — Сама приехала! Денег заработать!
Миля сверкнула глазами, отвернулась.
— Сама!.. Заработать!
— И не я навязывался — тебя подсовывали ко мне!
— Потому мне и стало страшно. Кто вы?
— Вожак стаи!
— Не знаю, что думать, боюсь… Ну, кто вы такой?