– Диана! Ты не поранилась? – спросил Челлини, притягивая к себе за руку женщину, всматриваясь в ее лицо, разглядывая плечи.
– Нет. Нет, – сказала она. – Я уже успокоилась. Прости меня за эту вспышку, Бенвенуто. Ты не должен выслушивать моих сетований и жалоб.
– О, это ничего, – засмеялся Челлини. – Право же, я даже радуюсь, когда ты устраиваешь мне сцены.
– Радуешься? Чему?
– Тому, что я не женат, моя голубка!
Диана засмеялась. Слезы высохли на ее ресницах. Часть очарования герцогини, несомненно, состояла в способности легко относиться к жизни.
У дверей робко поскреблась портниха – она принесла платье, которое Диана собиралась надеть нынче вечером. Пена кружев и бесчисленные воланы белого муслина, каждый из которых был окаймлен черной бархатной полоской. Фаворитка короля носила только эти два цвета, черный и белый, – говорили, что в знак траура о своем возлюбленном покойном муже. На деле же граф де Мольврье был полнейшим ничтожеством и благополучно канул в реку забвения. Но цвета траура так подходили к лицу Дианы, к золоту ее волос, в котором не так давно стало проглядывать серебро… Пожалуй, она и в самом деле сдает. Бедный «Старый Гриб», как за глаза звали ее злоязычные придворные!
Диана занялась платьем и не видела, как Челлини наклоняется, поднимает с пола самый большой осколок зеркала, заворачивает его в свой носовой платок. И только когда Бенвенуто ушел, не прощаясь, погруженный в свои мысли, она с удивлением посмотрела вслед ему, проходившему анфиладой бесчисленных комнат.
Великий художник. Маг и чародей. Единственный человек, с которым она могла быть откровенна.
Он пришел к ней через три месяца, в последний день рождественских увеселений. С ним был его секретарь Дени, отвратительно смазливый, дьявольски молодой. Он нес в руках нечто, закутанное в черный бархат, сверток казался тяжелым. В лице Дени Диана обнаружила нечто новое, удивительную перемену – раньше он смотрел на нее подобострастно, но с внутренним вызовом: как бы ты ни была могущественна, но Бенвенуто принадлежит мне одному, как бы говорил этот наглый и жалкий взгляд. Теперь мальчишка казался скорее печальным и завидующим, нежели торжествующим, и герцогиня своим потрясающим чутьем уловила, в чем дело. Раньше, чем прозвучали какие-либо слова, Диана поняла – в свертке подарок ей, Дени видел этот подарок, а потому мучительно завидует и ревнует.
– Поставь сюда и ступай, дитя мое, – сказал Челлини секретарю, и тот повиновался.
Черный бархат падает мягкими, тяжелыми складками. На столе перед Дианой – зеркало в изящной раме. Переплетенные ветви шиповника и стебли лилий, малиновки и славки на ветвях…
– Какая изумительная работа, – шепчет Диана. – Но кто…
Она поднимает глаза, пораженная догадкой.
– Это очень ценный подарок. Не уверена, что я могу его принять. Всех сокровищ мира мало, чтобы заплатить за такую работу.
– Всех сокровищ мира – может быть. Но не твоей улыбки, голубка моя. Нет, не благодари. Сначала взгляни на себя.
Диана смотрит, и зрачки ее расширяются так, что глаза становятся совершенно черными.
Ее лицо в зеркале прекрасно, оно преисполнено небесной гармонии. В нем нет ни одной некрасивой черты – хотя, кажется, все осталось прежним. У той, зеркальной Дианы совсем нет морщинок на гладком лице, ее глаза сверкают молодо, и такой нежный румянец, такая робкая девичья улыбка…
– Бенвенуто… Это чудо…
– Может быть. – Художник склоняет голову, нечесаные пряди волос рассыпаются по руке Дианы. – А может быть, искусство и любовь.
– Любовь? – повторяет Диана растерянно.
Она выглядит недоумевающей, но на деле прекрасно понимает, о чем говорит Челлини. Любовь без тела, привязанность без страсти, нежность без объятия! Как это мило, возвышенно, старомодно и… грустно.
Так же грустно, как иметь зеркало, в котором ты выглядишь красивее, чем на самом деле. Ведь люди-то будут смотреть не на твое отражение, а на тебя.
Но тут она попадает пальцем в небо. В тот вечер самые злоязычные сплетницы не решаются обсуждать между собой «Старый Гриб». Никакой косметикой невозможно добиться такой свежести. Из уст в уста передаются рецепты молодости королевской фаворитки. Про нее говорят, что она встает на рассвете, в одной рубашке садится верхом на лошадь и предпринимает длительную прогулку, а потом купается в пруду – в любую погоду.
– Хороша бы я была верхом – в одной рубашке! – хохочет Диана, услышав эти сплетни.
Про нее говорят, что она пользуется услугами колдунов, что купается в розовом масле, в серой амбре, в молоке ослиц, в крови девственниц.
– Какая гадость! – морщится Диана.
Наконец, о ней говорят, что она знает секретные любовные приемы, которые позволяют ей удерживать короля и сохранять молодость. Против этого фаворитка не возражает и только улыбается загадочно.
Но все дело в зеркале. Отражаясь в нем, Диана выглядит неизменно юной, удивительно красивой. И каким-то образом эта красота остается с ней и в реальности, по эту сторону заколдованного стекла. Влияние герцогини на короля кажется бесконечным, ее власть простирается безгранично. Король осыпает фаворитку драгоценностями, одаривает особняками, замками и поместьями. Он не принимает решений, не посоветовавшись с возлюбленной, и все это знают. Послы соседних держав адресуют Диане почтительные послания. Папа римский ведет с ней переписку. Королева Екатерина Медичи проливает слезы в своих отдаленных покоях, задаваясь вопросом: что, ну что такого Генрих нашел в этой старухе? Она ведь старше его на двадцать лет, и никакие дьявольские чары не могут этого изменить!
Медичи унижается до того, что проделывает дырки в стене, намереваясь проследить за соперницей и мужем. Вдруг там под видом любовной оргии проходят черные мессы, случается дьявольское святотатство?
Королева становится потрясенной свидетельницей только лишь любовной игры – но такой утонченной и изысканной, что нежеланная супруга делается еще более несчастной. С этого дня Екатерине Медичи все труднее поддерживать видимость дружбы с фавориткой, и как-то раз, не выдержав, она надерзила ей. Король разгневался на супругу, и Диана вымаливала у него прощение для Екатерины. Этого королева не забыла герцогине никогда.
Но пока Диана владела подарком Челлини – ничто в мире не могло быть над ней властно.
Со временем герцогиня узнала зеркало лучше. Со временем она стала думать, что, пожалуй, сплетники правы – Бенвенуто заключил-таки сделку с дьяволом. Или он был дьяволом сам – одаренным бесом, поднявшимся из глубин ада, чтобы смущать людей и губить их души?
А может, художник был ангелом? Ангелом, сошедшим с небес, чтобы принести достойным кусочек рая?