Не знаю, как все остальные люди, а я вечно теряю мобильный. Если раздается звонок, начинаю судорожно хлопать себя по карманам или рыться в барсетке. Современные аппараты делаются все меньше и меньше, лично меня это пугает. Крохотную, противно пищащую трубку трудно отыскать. Больше всего мне нравились первые модели, такие большие, размером с утюг. Вот и сейчас я слышу звон, но, простите за дурацкую шутку, не понимаю, где он! Наконец пальцы наткнулись на телефон.
– Да! – в легком раздражении воскликнул я.
– Привет, – откликнулся Женька, – как дела?
– Спасибо, ничего, а у тебя?
– В общем и целом на троечку, – занудил Милославский. – Я познакомился с хорошенькой киской, она ну просто персик. Фигурка, ножки, грудь – все классное. Пошли в ресторан, сидим, вино пьем. Вдруг открывается дверь, влетает парень лет тридцати и бросается к нам с воплем: «Вот ты где!» Я насторожился, ну, думаю, попал ты, Женя, ща муж морду бить начнет. А юноша и говорит: «Мама, у тебя есть тысяча рублей?» Я прямо чуть не умер, а тетка давай ржать, до слез досмеялась, она-то сказала мне, что ей двадцать пять…
– Хорошо, значит, выглядит, коли тебя провела, – улыбнулся я, – может, познакомишь? Похоже, дама в моем вкусе.
– Ну тебя, – фыркнул Женька, – лучше скажи, как дела?
Мы проговорили еще минут десять, и я повесил трубку. Странное дело. Конечно, мы с Милославским общаемся, но не слишком часто, порой не разговариваем по два-три месяца, и, как правило, это я первым набираю его номер. А сейчас Женя звонит уже второй раз и интересуется моей работой. С какой стати? Впрочем, он, наверное, просто захотел потрепаться.
Утром меня разбудил страшный топот. Я сел в кровати и прислушался. Что у нас происходит? Полное ощущение, будто в квартире скачет стадо слонов, бух, бух, бух… Быстро одевшись и умывшись, я вышел в коридор и прислушался: топот несся из гостиной. В недоумении я слегка приоткрыл дверь и увидел следующую картину. Вся мебель сдвинута к стене, с карниза сняты тяжелые драпировки, сквозь ничем не занавешенное окно проникают яркие лучи солнца. Нора терпеть не может незашторенных окон. Один раз, в редкую минуту откровенности, хозяйка рассказала мне, что, еще будучи ребенком, жила со своими родителями на первом этаже и была до полусмерти напугана соседом, который заглядывал к ним в квартиру. Поэтому у нас окна почти всегда плотно прикрыты.
В центре зала стояли Николетта, Вера, Тася и Ленка, освещенные пронзительно-яркими лучами. Дамы выстроились в одну линию и с обожанием смотрели на Николая, сидевшего в кресле.
– Теперь упражнения для второй чакры, – скомандовал он, – ну-ка, раз.
Прелестницы подпрыгнули, особенно легко это сделала Николетта, что, в общем-то, неудивительно. Маменька, сколько ее помню, сидит на диете и походит на тойтерьера, соответственно, ей проще скакать, чем Тасе, вес которой давно перевалил за центнер.
Бум! Вверх взлетели фонтаны пыли и закружились в столбах яркого света.
– Хорошо, – кивнул Николай, – завершая гимнастику, попросим у тела прощение, примерно так. Очень осторожно, правой рукой поглаживаем себя по животу и говорим: «Дорогой желудок, милая печень, я убивала вас…»
– А почему правой рукой? – перебила его Николетта.
Николай нахмурился:
– Я уже объяснял один раз. Левая длань от черта, она отбирает здоровье. Кстати, вы не сняли кольца! Это очень и очень плохо! Оздоравливающие упражнения не дадут эффекта.
Николетта надулась, а я, стараясь быть незамеченным, осторожно прикрыл дверь и пошел на кухню. Интересно, что перевесит: желание Николетты омолодиться или ее любовь к цацкам? Насколько я знаю, маменька даже спать ложится в серьгах и ожерельях.
Усмехаясь, я открыл холодильник и удивился. На всех полках зияла пустота, не было вообще ничего, кроме литровой стеклянной банки, заполненной какой-то бело-желтой субстанцией.
– Доброе утро, Иван Павлович, – пропыхтела Ленка, войдя в кухню, – ща завтракать будем.
Переваливаясь, домработница пошла к плите, я сел за стол и хотел было спросить, куда подевалась моя любимая «Докторская» колбаса, но тут появились Николетта, Вера и Николай.
– Гимнастику станем делать каждое утро, – вещал целитель.
– Да, – с обожанием откликнулась Николетта.
– Еще соответственное питание и чтение!
– Да!
Я поразился до глубины души. Однако Николай, похоже, гипнотизер! Николетта никогда ни с кем не соглашается, а тут два раза покорно ответила «да».
Спустя пару минут подали завтрак. При виде яства у меня глаза вылезли из орбит. На маленькой тарелочке лежала то ли манная каша, то ли пережеванный белый хлеб. Выглядело «лакомство» отвратительно, никакого желания не то что пробовать, а даже понюхать не вызывало.
Николай потер руки:
– Ну-с, приступим!
– Сегодня просто праздник, – оживилась Вера, – я обожаю мофо! Необыкновенно вкусно! Что же вы, пробуйте скорей!
– Спасибо, – улыбнулся я, – не ем каш. Лена, будь добра, дай мне колбасу.
– Мы ее похоронили, – ответила домработница.
Я схватился за стол.
– Похоронили? В каком смысле? Съели?
– Нет, – помотала головой Ленка, – мы ее аккуратненько зарыли во дворе, у забора.
– Цветы положили, – вздохнула Вера, – все ж таки живое существо.
– Колбаса? – в полном изнеможении спросил я. – Живая?
– Да, – с абсолютно серьезным лицом заявил Николай, – когда-то была мыслящим существом, нельзя же ее так… того… на помойку.
Так, похоже, у Николая большие проблемы с головой, до сих пор я не встречал людей, считавших корову или свинью равными себе по разуму. Даже самые ярые гринписовцы не додумались совершать погребальную церемонию над батоном «Докторской».
– Лучше съешь мофо, – подтолкнула меня в бок Вера.
Я машинально зачерпнул ложечкой непонятную субстанцию и положил в рот. На вкус мофо оказался отвратительным. Мелкие, колкие крупинки рассыпались по языку, больше всего они напоминали рагу из опилок. Не надо думать, что я пробовал это блюдо, просто мне кажется, оно точь-в-точь такое.
Кое-как справившись с желанием выплюнуть яство, я поинтересовался:
– Мофо из чего делают?