Утро сегодня складывалось удачно, я миновал центр, не попав в пробки, лишь из-за одного этого обстоятельства можно было впасть в эйфорию. А еще на небе светило яркое солнышко, было непривычно тепло для апреля, и на улицы в невероятном количестве высыпали хорошенькие девочки в мини-юбочках. Конечно, я не Милославский и не горю желанием засунуть к себе под одеяло все, что движется, но, согласитесь, намного приятней смотреть на юные стройные тела и красивые ноги, чем натыкаться взглядом на кули, замотанные в мех и пуховики. Зимой трудно разобрать возраст случайно встреченной на улице женщины, то ли это девочка, то ли бабушка. Весной же я ощущаю себя в цветнике, и от этого на душе делается хорошо. Пусть я и стареющий кактус, но даже этому растению приятно в розарии.
В самом радужном настроении я остановился около дома и снова позвонил Галине по телефону. Занято! Ладно, придется ей смириться с моим внезапным появлением, сама виновата, сколько можно трепаться? Никаких угрызений совести я не испытал. Масляникова давно уже не спит.
Лифт вознес меня вверх, я глянул на дверь и ощутил легкий укол под ребрами. Между косяком и створкой была приклеена белая бумага с печатью, точь-в-точь как та, что украшала дверь в квартиру Леры. Я подошел и осторожно потрогал полоску, потом снова вытащил телефон. Занято!
В полной растерянности я нажал на звонок. Резкий звук покатился по квартире. Сигнал, предупреждающий о гостях, был у Галины громким, он не походил на птичью трель, орал сиреной. Хозяйка не спешила на зов. Однако странно, телефон занят, следовательно, Масляникова в квартире, но зачем дверь опечатали снаружи? Чья-то неуместная шутка?
– Нет ее, – сказал тихий голосок.
Я повернул голову влево. Из соседней квартиры выглядывала женщина лет шестидесяти. Она вытерла мокрые руки о цветастый фартук и повторила:
– Нету Галины.
– Но у нее телефон занят, – растерянно ответил я.
Соседка кивнула:
– У меня тоже, на пятом этаже новый жилец поселился, ремонт затеял, что-то его рабочие не так сделали, теперь во всем доме связь не работает. Обещали к завтрашнему дню исправить.
– Вы не знаете, где Галина?
– Нету ее.
– Вас не затруднит передать Масляниковой ключи, скажите, Иван Павлович принес и очень извинялся.
Женщина покачала головой:
– Нет.
– Вас обременит столь пустяковая просьба? Простите, наверное, вы в ссоре с Галиной?
– Мы дружно жили. Ее нет.
– Я уже понял, но ведь она вернется, тогда и отдадите.
– Ее нет, – тупо повторяла женщина, потом вдруг представилась: – Меня Татьяна Ивановна зовут.
– Очень приятно.
– Гали нет. Убили ее.
Я выронил ключи.
– Когда? Кто? Почему?
Татьяна Ивановна вышла из квартиры и прислонилась к перилам лестницы.
– Вчера ее нашли. А уж кто! Неизвестно! Меня в понятые взяли. В квартире вроде порядок, только коробка с драгоценностями исчезла. Вор был, он ее, наверное, и того, током.
– Чем?
Татьяна Ивановна поднесла руки к шее.
– Я там долго просидела, пока менты всякие бумажки оформляли. У Гали на шее след остался, две красные точки, ну будто змея укусила. Так милиционеры между собой говорили, и один, в резиновых перчатках, он тело осматривал, сказал, что ее убили электричеством. Ну вроде есть такая штука, если в человека ткнуть, из нее разряд вылетает, и все.
Шокер! Я видел такой у Леси Кравцовой, ей это средство самообороны подарил отец, чтобы дочь имела возможность справиться с грабителем или насильником. Только Леся уверяла, что шокером нельзя убить человека, вот лишить сознания – это запросто.
– Ясно было, что Галя плохо кончит, – заявила Татьяна Ивановна.
– Почему? – машинально спросил я.
– Вечно во дворе сидела, с мужиками курила и рассказывала, какая она знаменитая и богатая. Драгоценностями хвасталась: дескать, ей режиссеры наперебой бриллианты, изумруды и рубины дарят, чтобы она согласилась в их кино сниматься. Больная женщина, просто жаль ее было! Но наши соседи ей верили, тут люди недалекие живут, дом когда-то машиностроительный завод возвел, здесь по-прежнему много старых жильцов. Ну откуда им нюансы про караты знать?
Я слушал Татьяну Ивановну, пытаясь собрать воедино расползавшиеся мысли.
Галина частенько забегала к соседке и вечно что-нибудь просила: то батон хлеба, то пачку масла, то пару яиц, иногда брала деньги в долг. Продукты она не возвращала, с рублями была более аккуратна, но все равно задерживалась с отдачей. Сколько раз Татьяна Ивановна решала никогда более ничего не одалживать Гале, но всякий раз нарушала данное самой себе слово. Ну как сказать «нет» человеку, который, умоляюще заглядывая вам в глаза, бормочет: «Сто рублей, до вечера!»
Но один раз терпение у Татьяны Ивановны все же лопнуло, и она сурово ответила:
– Странно выходит! Говоришь про фильмы, а я тебя ни в одном не видела! Между прочим, я все сериалы смотрю! И денег у тебя никогда нет. Врешь много. Ступай прочь!
Галя не стала спорить, убежала, но через пару минут вернулась с коробкой. Сняв крышку, она стала совать Татьяне Ивановне побрякушки под нос.
– Вот, смотрите! Это раритетные драгоценности. Глядите, какой изумруд! Его Никита Михалков подарил, хотел меня в «Сибирском цирюльнике» в главной роли снимать, но я отказалась, потому что уезжала в Голливуд, к Спилбергу.
Татьяне Ивановне до слез стало жаль Галину. Дело в том, что пожилая дама всю жизнь проработала в ломбарде оценщицей. Работы своей она немного стеснялась и никогда о ней во дворе не распространялась, на вопросы о службе отвечала коротко: «В магазине служу, комиссионном». Что, в общем-то, почти соответствовало действительности. Поэтому сейчас Татьяне Ивановне хватило беглого взгляда, чтобы понять: «изумруды», «бриллианты» и «рубины» просто стекляшки. Галина сумасшедшая. Может, она и окончила актерский факультет, только что из того? Никита Михалков и Спилберг! В наличии фантазии Масляниковой не откажешь.
Тщательно скрывая жалость, пенсионерка дала Галине очередные сто рублей. Но долг назад не получила. Соседку убили.