– Павел? – изумленно переспросила Эстер Львовна. – Павел?! Ах, да! Увы, ничем не сумею помочь. Он покинул сии стены, отбыл прочь!
– Куда? – Я на секунду выпал из образа мужчины, замученного светским воспитанием.
Эстер Львовна мягко улыбнулась:
– Прошу вас, проследуйте в гостиную.
Я церемонно раскланялся, втиснулся в прихожую, стащил ботинки и был препровожден в уютную комнату, заставленную темной мебелью, обитой синим шелком. Эстер Львовна опустилась в кресло, указала мне сморщенной рукой на диван и хорошо поставленным голосом преподавателя сказала:
– Давайте сначала уточним, об одном ли человеке мы ведем речь? Данную жилплощадь временно занимал Павел Николаевич Бурцев, москвич, врач. Это ваш друг?
– Да, да, – поспешно согласился я. – Отчего же Паша решил жить на съемной квартире? Вы не интересовались?
Эстер Львовна деликатно кашлянула:
– Естественно, сама бы я ни за что не стала проявлять неуместного любопытства, но Павел Николаевич, человек деликатный, разъяснил ситуацию. Он развелся с женой, оставил ей квартиру и, пока не приобрел новую, снимает жилье. Исключительный человек, оплатил сразу за три месяца. Ничего не испортил, не сломал, не разбил, оставил после себя полнейший порядок и уехал. Я бы с удовольствием продлила наш контракт, но Павел Николаевич, к моему глубочайшему сожалению, уже успел решить квартирный вопрос. Ах, конечно, не слишком хорошо так говорить, но вы понимаете меня, не так ли?
Я кивнул:
– Конечно, сдать квартиру сейчас трудно, да и опасно. Всякие люди встречаются, много безответственных, балующихся алкоголем.
Эстер Львовна снова кашлянула:
– Совершенно согласна с вами. Кстати, если надумаете, могу вас пустить, потому что вы производите впечатление человека нашего круга. Ваши родители, случаем, не из мира науки? Мы с покойным мужем всю жизнь преподавали русскую советскую литературу в МГУ, увы, сейчас жестокое время, и доктор наук, у которого десяток монографий, я имею в виду себя, вынужден съезжать на дачу, а в свои апартаменты пускать чужих людей, чтобы не умереть с голоду.
– Мой папенька не имел никакого отношения к науке, он был писателем. Павел Подушкин, очень популярный в советские годы автор, а матушка – актриса, она в добром здравии, но сейчас уже не играет на сцене.
– Павел Подушкин, – всплеснула ручками Эстер Львовна, – боже! Какой пердюмонокль! Вон там, в шкафу, много его книг, часть с автографами. Одна из моих аспиранток писала кандидатскую на тему «Образ русского барина в советской прозе на примере книг Павла Подушкина». Вот тогда мы и свели знакомство. Ну-ка, подождите!
Легко вскочив, Эстер Львовна подошла к полкам, вынула хорошо знакомый мне том в бордовом переплете, раскрыла его и сказала:
– Смотрите.
Я глянул на слегка пожелтевшую страницу и ощутил болезненный укол в сердце. Знакомым, мелким, очень аккуратным почерком была сделана надпись: «Уважаемой Эстер Львовне от автора с наилучшими пожеланиями. Павел Подушкин».
– Это ведь ваш папенька писал? – ажитированно воскликнула профессор.
– Совершенно верно, – дрогнувшим голосом ответил я.
– Боже! – занервничала Эстер Львовна. – Вот так встреча! Что же мы сидим без чаю? Голубчик, Иван Павлович! Впрочем, можно вас Ванечкой звать?
Я только кивнул, так как потерял дар речи. Надо же, я считал, что отец давно незаслуженно забыт. Странные люди современные издатели, сейчас выпускается море второсортных произведений, а собрание сочинений Павла Подушкина стоит нетронутым. Большое количество великолепных, как теперь их называют, дамских романов, ну почему они не востребованы? Впрочем, я давно смирился с несправедливостью и решил, что отец умер не только как физическая сущность, но и как литератор. Но, оказывается, еще есть люди, у которых дома бережно хранятся его книги!
– Эстер Львовна, – спросил я, справившись с нахлынувшими чувствами, – не сообщил ли вам Павел адрес своей новой квартиры?
– Нет, Ванечка, он просто попрощался и уехал.
– И как его найти?
– Понятия не имею.
– Может, знаете, где он работает?
– Увы, мне известно лишь, что Павел Николаевич врач, похоже, по женской линии.
– Отчего у вас возникла такая уверенность?
Эстер Львовна улыбнулась:
– Проказник он. После того, как квартира освободилась, сюда женщины звонить начали, Павла спрашивать. Одна по отчеству его величала, другая просто по имени, третья по фамилии. Я, естественно, всем отвечала: «Он уехал».
Стоило Эстер Львовне объяснить, что Бурцев покинул съемную квартиру, как начинали доноситься крики:
– Не может быть? Куда? Почему?
Очень скоро Эстер Львовна сообразила: милый Павел ловелас, юбочник, неуправляемый бабник. Профессор не осудила Бурцева, молодой, свободный мужчина волен вести себя, как ему заблагорассудится. Ей было жаль глупых женщин, двое из которых даже явились к ней лично. Одна, совсем молоденькая, с круглым детским личиком, услыхав от Эстер Львовны про отъезд Павла, заплакала и все повторяла:
– Ну посмотрите в комнате, вдруг он для Веты письмо оставил! Не может быть, чтобы ничего не было. Неправда!
Другая, сильно размалеванная, в невероятном наряде, тоже не хотела уходить.
– Вы понимаете, с кем имеете дело, – топала она ногами, наступая на Эстер Львовну, – я лучшая актриса современности, звезда… Дайте номер его мобильного, адрес, живо.
Выслушав рассказ пожилой дамы, я только горестно вздохнул:
– Вот беда, я очень надеялся найти хоть какой-то след Павла.
Эстер Львовна засмеялась:
– Ну вам, милый Ванечка, сыну Павла Подушкина, я помогу с радостью.
– Каким образом? Ведь вы не знаете его новый адрес.