Смерть сына послужила основой к перелому моей жизни. Когда я уже оправилась, то заметила разительную перемену в настроении и поведении Эдмонда: он стал мрачен, подозрителен и раздражителен, даже не скрывал ненависти и отвращения к Вальтеру, который в качестве друга детства по-прежнему проживал у нас во дворце, занимая в первом этаже отдельное помещение. С этого времени герцог стал придираться к нему, из чего было видно, что он намерен выжить его. Однажды, застав нас вдвоем за дружеской беседой, Эдмонд вызвал ссору, оба схватились за шпаги и закололи бы друг друга в моей комнате, если бы я не бросилась между ними. Мое вмешательство предотвратило дуэль, но не обмен обидными излияниями, и в конце концов Эдмонд выгнал Вальтера, потребовав, чтобы он в тот же день выехал из дворца, запретив ему когда бы ни было переступать порог его дома. Вальтер промолчал в ответ, но смерил герцога загадочным взглядом, значение которого я поняла много позднее.
Я была вне себя. Грубость герцога относительно близкого родственника, может быть даже его наследника, но в настоящую минуту совершенно бедного человека, возмутила меня до такой степени, что Эдмонд стал мне положительно ненавистен, и я решила всеми силами поддержать Вальтера. Я только что получила крупную сумму и тотчас отправила ее ему письмом.
В тот же вечер Вальтер покинул наш дом, но между нами завязалась тайная переписка при посредстве моей камеристки, Бетти Фанлей, которую я считала вполне мне преданной, потому что отец Мендоза рекомендовал ее как надежную, благочестивую и честную девушку. С Эдмондом у меня произошла по поводу этого скандала ужасная сцена, после которой мы стали встречаться только официально. Между тем я узнала, что он ведет разгульный образ жизни, завел куртизанку и пустился в адскую игру, чего за ним раньше не было. Однако я открыто выказывала герцогу свое презрение и стала тайно видеться с Вальтером, который признался в своей любви и сказал, что не может жить без меня. При наших свиданиях он проявлял такую бурную страсть, какой я до той поры в нем и не подозревала. Кончилось тем, что я отдалась ему и некоторое время была вполне счастлива. Но… это счастье омрачил отец Мендоза, которому я на исповеди открыла истину. Он был глубоко возмущен, сурово отнесся к моему прелюбодеянию и наложил на меня столь суровое искупление, что я была совершенно подавлена. Я собиралась порвать с Вальтером, но лишь только я заговорила об этом, как он вышел из себя и пригрозил скандалом. Я совершенно не знала, что делать, и чувствовала себя очень несчастной, но вместе с тем вызывающе относилась к герцогу, а на его мрачные и подозрительные взгляды отвечала холодным и надменным равнодушием.
Однажды утром Эдмонд решительно объявил мне, что мы возвращаемся в Комнор-Кастл, и через неделю я должна быть готова к отъезду. Открыто сопротивляться я не посмела, но затаенная злоба против герцога усилилась: сезон веселья был в полном разгаре, а мне предстояло зарыться в старом совином гнезде и даже не видеть любимого человека.
У меня появилось подозрение, что за мною следили. Тем не менее, с помощью Бетти, я все-таки нашла возможность увидеться на прощание с Вальтером. Увы! Теперь я говорю себе, что для меня было бы счастьем, если бы это свидание не состоялось.
Вальтера я нашла необыкновенно возбужденным. Он начал с упреков за мое согласие на отъезд, а потом горячо крикнул:
— Я не могу долее влачить подобную жизнь. Нужно положить конец всему этому, устранив негодяя, который преграждает мне путь к счастью и принадлежащему мне по праву независимому положению. Не смотри на меня удивленно! Что мы такое? Ты — преступная жена, я — нищий, а сэр Эдмонд — Юпитер Громовержец, который может обоих нас уничтожить и обесчестить. Если же он умрет, я — герцог Мервин, ты останешься герцогиней Мервин, в качестве моей законной жены, и перед нами развернется спокойная, безоблачно счастливая жизнь.
— Это правда, — ответила я. — Но Эдмонд молод, здоров и умирать не собирается. Ведь не можешь же ты сделаться убийцей, ради достижения своего счастья.
При этих словах он разразился смехом и чуть не сломал мне руку, сжимая ее.
— Убийцей? Нет, не убийцей, а праведным судьей! Этот человек мучил меня и ужасно обращался со мной с раннего детства. Я не знал ничего, кроме слез и унижений с того проклятого часа, когда меня привезли в Комнор-Кастл, чтобы превратить в посмешище, игрушку жестокого, дикого мерзавца, которому выпала более счастливая доля. Ведь я был сиротой, робким, потому что не имел ни в ком поддержки и знал, что никто не защитит меня, хотя бы даже от обид подлеца Тома Стентона, которому посчастливилось, однако, родиться герцогским ублюдком.
Он сжал кулаки, а я даже вздрогнула, увидев, какая страшная злоба и дикая ненависть сверкнули в его глазах.
— Единственное, но зато громадное, счастье улыбнулось мне, когда ты отдала мне свое сердце, но его похитил Эдмонд, — с дрожью в голосе продолжал Вальтер. — Предательски отправил он меня в Кельтон-Холл и задержал в плену до заключения вашего брака.
— Это очень дурно, конечно, но семейное соглашение между моим отцом и дядей Робертом было настолько выгодно, что он, понятно, не мог отказаться от него! — заметила я, стараясь успокоить его, так как ни за что на свете не желала нового кровавого столкновения между ними.
Вальтер как-то злобно рассмеялся и, встав напротив меня, сказал с ядовитой насмешкой:
— Пора, наконец, сорвать повязку, скрывающую от тебя истину. Из любви к тебе, чтобы не смущать твой покой, я не говорил о страшном преступлении, но дольше молчать не буду. Знай же: никогда и никакого соглашения между твоим отцом и Робертом Мервином не было, а тело твоего отца не нашли лишь потому, что в ту пору он был жив, но содержался в заточении в Комнор-Кастле, где его убили незадолго до твоего замужества.
Я вскрикнула и схватилась руками за голову. Не помню, сколько времени пробыла я в состоянии оцепенения, ничего не видя и не слыша. Пришла же я в себя только от прикосновения мокрого полотенца, которым Вальтер вытирал мое лицо.
— Но ведь это невозможно! А если ты знал о такой подлости, как же смел молчать! — крикнула я вне себя от злобы.
— Я объяснил тебе причину моего молчания. Притом, я знаю только часть истины.
— Я хочу знать все, что известно тебе! Раз ты заговорил, то уж дальше скрывать не имеет смысла. Говори все!
— Хорошо! Вот как было дело. Ты знаешь, я занимал в Южной башне комнату, выходившую во внутренний дворик. Однажды ночью я не мог уснуть: Эдмонд и Том Стентон принудили меня играть в войну и так избили, что у меня болело все тело. Наплакавшись вволю, я встал с постели и стал подле окна, приоткрыв его, потому что голова страшно болела. Вдруг я услышал шум во дворе, где обыкновенно было тихо и пусто. Осторожно выглянув в окно я увидел, что открылась калитка, ведущая в парк, и показались носилки, которые несли два человека. Затем, к моему удивлению, я заметил появившегося из тени дядю Роберта с фонарем. Из носилок вынули человека, видимо связанного, судя по тому, что он подергивался, очевидно, стараясь освободиться от пут, но делал он это молча. Его тотчас же унесли в башню, а там, ты знаешь, существует лестница, ведущая в подземелье. Таким образом я узнал, что в замок тайком привезли узника. Вполне понятно, что я не посмел никому говорить о своем открытии, но меня разобрало любопытство и я старался следить. Так как меня не опасались и считали болваном, то я слышал многое. Так, однажды дядя сказал, неизвестно кому: "Наконец-то я добыл подпись, но какой ценой и с каким трудом! Просто невероятно! Эта собака Альджернон упрям, как…" я боялся быть обнаруженным и не дослушал до конца.