И возникший на месте медведя мальчишка шарахнул кулаком об лед. Ледяная крыша обжигала голые ноги, но Хадамаха не чувствовал холода! Упустил, всех упустил – и что теперь делать? Что делать, когда обнаружится исчезновение Демаан? Рассказать тысяцкому, как девочка выскочила из стены, а потом улетела на орле? Как прислужница Демаан шарахнула свою верховную каменным шаром по башке, а сама превратилась в тигрицу? Как жрица Голубого огня – вместе с однорукой и одноглазой нижней албасы! – похитила верховную жрицу собственного Храма? А еще скуластый мальчишка кидался Рыжим огнем и на крышах города камлал черный шаман! Умгум, и стуча ластами, плясала сказочная бескрылая птица пингвин! Снеговики тают, полярники плавают на льдинах! Хадамаха представил себе, как тысяцкий холодно сообщает ему о вреде сушеных мухоморов для неокрепшего детского организма, а стражники в караулке ехидно интересуются: доводилось ли Хадамахе уже слышать рев атомохода в тумане, или обошлось пока?
А проклятый черный шаман тем временем продолжит свое, соответственно, черное дело! Убивать будет, подземный Огонь из Нижнего мира призывать, тварей жутких… Пальцы у Хадамахи невольно сжались, будто стискивая горло проклятого Черного! Знать бы только, кто тот поганец, что накамлал на головы обитателей Среднего мира все беды, он бы… Хадамаха вдруг поперхнулся. А ведь он знает! Знает!
Мысли выстроились стройной цепочкой, и парень аж обалдел от кристальной ясности и простоты собственной догадки. Девочка с голубыми волосами, мальчишка с манерами большого господина и… третий, тощий тундровый хант-ман с простецкой мордой! Его тень на снегу! Он и есть – черный шаман! Хадамаха стиснул голову руками, всерьез боясь, что распирающие ее мысли сейчас вылезут через уши и раскатятся по крыше. Все сходилось: хант-ман тундровый – и первые явления чэк-наев тоже начались в тундре! Потом Рыжий огонь полыхнул в тайге – в стойбища полезли мэнквы… Хадамаха готов был заложиться на что угодно, к этому моменту тощий хант-ман был там! А теперь добрался до города – странная троица объявилась у ворот, когда начались убийства!
Хадамаха упрямо наклонил голову, его небольшие глаза зло щурились под низко нависшими бровями. Сидел себе, гадина черная шаманская, в своем Нижнем мире тысячу Дней – ну и дальше бы сидел! Нет, вылез, приперся – кто его ждал, кто ему рад? Нету такого закону, чтобы тварей на людей натравливать! Мальчишка вскочил и заметался по крыше, собирая свои вещи.
Спасибо духу – Хозяину тайги, куртку удалось сберечь, а вот штаны… Не напасешься штанов на этот город – вторая пара в клочья! В полуголом виде он до кузнечной слободы не доберется – свои же собратья стражники задержат! Хадамаха свесился с крыши, разглядывая пустынные переулки внизу. Умгум. Пожалуй, вот это ему подойдет. Цепляясь за завитки ледяной резьбы, мальчишка быстро спустился вниз.
Ляп! Босые ноги звонко впечатались в ледяной тротуар. Немолодой, надутый, как перезрелая ягода, купец, поспешающий к своей лавке через тихие улочки спокойного и солидного прихрамового квартала, поднял глаза… и остановился, хватая ртом воздух. Возвышаясь над ним, как некрупная гора, стоял городской стражник – в куртке с гербом, с уставным ножом на поясе и… без штанов! Прежде чем возмущенный таким непотребством купец успел хоть что-то вякнуть, стражник сурово сдвинул брови и рявкнул совершенно по-медвежьи:
– Почему до сих пор в штанах? Или Храмовые указы не про вас писаны?
– К-какие указы? – пугаясь и невольно хватаясь за штаны, пролепетал купец.
– Вот только этого не надо, не надо! – морщась, протянул молодой стражник. – Не надо делать вид, что не знаете! Вон, возле храма, уже десятого такого незнающего порют! А ну-ка, пра-айдемте, уважаемый! – он ухватил слабо брыкающегося купца за локоть и поволок в сторону храма.
– Неужто и впрямь указ? – взрывая подошвами торбозов песчаную присыпку на тротуаре, ошеломленно бормотал несчастный купец. – Неужто и впрямь без штанов?
– А вы как думали? – грозно рыкнул стражник. – Жрицы разве в штанах ходят?
– Не-ет, – жалко проблеял купец. – Они только в рубахах…
– А вы что, лучше жриц хотите быть? – вызверился стражник. – Или, может, вы – еретик? Храмовниц не уважаете, Голубой огонь не чтите?
– Чту, чту, как есть чту! – со слезой в голосе возопил несчастный купец. – Да я ради Голубого огня не то что штаны – что хошь сниму! Господин стражник! – всей тяжестью повисая у того на руке, взмолился купец. – Клянусь! Не знал про указ! Целый День дом – лавка, лавка – дом, вот и закрутился! Я же все-таки немолодой человек, не позорьте мои седины! Давайте вы просто заберете у меня эти проклятые штаны, а я вам за это…
– Вот только взяток не надо! – строго оборвал его молодой стражник, хлопая себя сперва по городскому гербу на левой стороне груди, а потом почему-то по голому заду. Теперь, наверное, так у них принято. На мгновение задумался, а потом отпустил купца и отчаянно махнул рукой. – А, ладно, нижние небеса с вами! Думаете, мне приятно пожилого человека под порку подводить? Давайте штаны!
– Не знаю даже, как вас благодарить, юноша! – торопливо раздеваясь, забормотал купец. – Клянусь, я эти проклятые штаны больше в жизни не надену! – он протянул штаны. – И жене закажу, и детям, и приказчикам в лавке…
Брезгливо, двумя пальцами, стражник ухватил запрещенный предмет одежды.
– Лавка-то ваша где – проверю ведь, – пробурчал он. – Эй, куда? Стой!
Но полураздетый купец уже как заяц порскнул прочь из переулка. Хадамаха проводил его сожалеющим взглядом – во-первых, он рассчитывал еще и на торбоза, а во-вторых – штаны-то куда возвращать? А то ведь воровство выйдет! Чувствуя себя неловко, Хадамаха затянул на поясе слишком широкие и короткие для него штаны и торопливо зашагал в сторону храма. Утешаться приходилось одним – если он проклятого Черного не остановит, купец не то что штанов, самой жизни лишится!
Возле храмовых ворот и впрямь кого-то пороли. Хадамаха сморщился, будто горсть болотной клюквы разжевал. Малой был, бывало, от отца им с братом доставалось, и мать порой хворостиной вытягивала – для лучшего разумения и чтоб со взрослыми не пререкался. А жрицы пороли «за непонимание роли Храма», «за еретические высказывания». Короче, тоже для лучшего разумения и чтоб не пререкались. Похоже, считали, что только они на Сивире взрослые, а все остальные – дети малые. Не сами, правда, – стражникам поручали. Но сейчас у деревянного топчана для порки валялась… синяя куртка храмового стражника, да еще с нашивкой десятника на рукаве. Свой, выходит, не угодил?
– Десять! – выкрикнул стражник с кнутом, напоследок с оттяжечкой проходясь по спине своего тщедушного собрата, и с чувством выполненного долга свернул плеть. – Ну, чего лежишь, вставай, а то решу, что тебе тут у меня понравилось! – и он гулко захохотал.
Выпоротый всхлипнул, поднял голову… Торопящийся к воротам мальчишка встал как вкопанный, увидев хорошо знакомую физиономию.
– Э-э… Здравствуй, – сдавленно пробормотал Пыу, торопливо делая вид, что на топчан для порки он так, просто отдохнуть прилег. Целый День в трудах да в заботах, дай, думает, полежу чуток, а тут и топчанчик такой удобный… ох, занозистый… – А я тут это… вот… по службе… – забормотал Пыу, суетливо хватаясь за одежду.