– А ну посторонись, орясина таежная! Тебе кто разрешил вперед Храмового глашатая вылезать? – злобно прошипел ему в спину Пыу.
– Так вы ж сами сказали – вперед иди! – на этот раз всерьез растерялся мальчишка.
– А ты и рад! Только и мечтаешь на себя внимание начальства обратить! – фыркнул Пыу и вскочил на помост глашатаев, многозначительно вздымая свиток над головой. – Слу-ушайте, люди Сивира, слу-ушайте! – аж приподнимаясь на носки от чувства собственной значимости, проорал он. – Разыскивается девица, именем Аякчан, тринадцати Дней от роду, мошенница, имеющая наглость выдавать себя за ученицу Огненного храма! С нею – южанин да хант-ман лесной…
Хадамаха уставился Пыу в затылок. Он как-то совершенно не задумывался, какой именно указ собирался читать щуплый десятник. Жрицы уже знают про странную троицу? Только считают главной не черного шамана, а девчонку? Ну и ладно! Главное, ему есть с кем поделиться своими безумными догадками. Сейчас крикнет «Именем Храма!» и первой же попавшейся жрице расскажет, что троица разыскиваемых преступников остановилась в кузнечной слободе. Мига не пройдет, как туда помчится целая стая голубоволосых! А с черным шаманом они уж как-нибудь совладают – тысячу Дней назад справились и сейчас не сплошают. И больше этот проклятый никого не скормит своим нижнемирским тварям! Чэк-наи прекратятся, мэнквы пропадут – жизнь нормальная вернется! Хадамаха завертел головой, отыскивая ближайшую жрицу. Как не надо, они точно вороны над головой носятся, а как надо – ни одной! Ему показалось, что возле прилавка со всякой девчоночьей ерундой, вроде бус и платочков, промелькнул сполох голубых волос.
– Выходит, кроме настоящих жриц есть теперь и поддельные, – глубокомысленно заключил в толпе кто-то. – Различать-то их как?
– А ты им в морду плюй, – насмешливо посоветовали ему в ответ. – Не сожжет – поддельная, сожжет – настоящая!
– У великих и достославных – морды! Кто сказал? – мгновенно взъерепенился Пыу, вглядываясь в толпу.
– Ты и сказал! – тут же прозвучало в ответ. – Ты ж храмовый десятник, кому знать, как не тебе!
– Да я вас… – Пыу приподнялся на цыпочки, пытаясь разглядеть насмешников.
Хадамаха поморщился – ну вот как над ним не издеваться, если сам нарывается! А девчонка – настоящая жрица, это он знал точно! Слишком хорошо ему запомнился исходящий от нее оглушающий запах Голубого пламени. И та толстая, что унесла Амбу, – она ведь летала, а значит, тоже была настоящей! Ох, крутят что-то храмовницы, ох крутят! А если… если кто-то из них сговорился с черным шаманом – для своей выгоды? Например, избавиться от верховной Демаан? Сунется Хадамаха в храм и напорется на пособницу Черных – останется от него обгорелый труп, а черный шаман продолжит натравливать Нижний мир на Средний.
Так что же делать? Хадамаха окинул рассеянным взглядом бурлящую толпу – привлеченный звоном медного била народ все прибывал и прибывал. В дальнем конце площади засуетились, будто кто-то пытался пробиться в обратную сторону. Хадамаха невольно поднялся на цыпочки, всматриваясь. Плечами прикрывая девчонку в скромном платке, двое мальчишек рвались прочь. Сердце у Хадамахи коротко стукнуло – и часто забилось. Он точно знал, кто это! Смотается черный шаман из кузнечной слободы – ищи его потом! Хадамаха шагнул вперед…
– Ты куда собрался? – Пыу всей тяжестью повис на локте у парня. – Нам дальше идти надо!
– Без меня! – дернув локтем, буркнул Хадамаха, не отрывая глаз от сворачивающей в переулок троицы.
Но стряхнуть Пыу оказалось не так просто, тщедушный стражник вцепился в него как летний клещ-кровопийца – не оторвать.
– Вот только попробуй уйти – сразу доложу! Поплатишься!
– Э, Хадамаха, Хадамаха, – всполошился дядя. – Это ж такой дятел подлый, что и впрямь храмовницам настучит! – не обращая внимания на побагровевшего Пыу, он ухватил племянника с другой стороны. – Оно тебе надо?
Хадамаха замешкался. Поглядел на старших… На встревоженное лицо дяди… на злобную крысиную мордочку Пыу… и покачал головой. Один раз он уже поосторожничал, когда за толстой жрицей следил. Вот и живет теперь, не зная – на его совести смерть мальчишки из бедняцкой слободы или нет? Остановится он сейчас – как будет стоять над телами тех, кого погубит камлание черного шамана? Хадамаха рванулся. Пыу и дядя разлетелись в разные стороны. Медное било с грохотом свалилось под ноги щуплому десятнику, и Хадамаха спрыгнул с помоста.
– Куда рвешься-то, дурень? – чуть не плача, крикнул ему вслед дядя.
Хадамаха оглянулся, мгновение подумал и скороговоркой бросил:
– Передай тысяцкому – сдается, знаю я, где эта девчонка и ее подельники прячутся. Пусть высылает подмогу в кузнечную слободу! – и, расталкивая толпу, заспешил прочь.
Вслед ему летел гневный визг Пыу:
– Да сбежали они оттуда давно! А твой племянник только и думает, как исхитриться, чтоб его начальство заприметило!
– Куда прешь? Ногу отдавил, медведь здоровый!
Не обращая внимания на окрики, Хадамаха вырвался с площади и отчаянно завертел головой, высматривая беглецов. Никого! Черный и его подручные скрылись. Хадамаха судорожно раздул ноздри, пытаясь поймать знакомые ему запахи. Вонь дубленой кожи, мерзлой морошки и мяса, птичьего помета, прогорклого жира, выгоревших жаровен Голубого огня – сложный аромат торговых рядов ударил ему в нос, заставив заметаться по улице, как потерявшего след пса. Удрали! Пока он там наговаривался! А если Черный решит бежать прямо как есть – без припасов? Может, и олени ему не нужны – вызовет из-под земли какого злобного куля, на нем и ускачет? Хадамаха тихо зарычал от злости, представив, как тысяцкий с отрядом явится в кузнечную слободу – и никого не найдет! То-то Пыу обрадуется! Хадамаха со всех ног пустился бежать по улице. Только бы перехватить!
Едва не взрывая пятками песочную присыпку на тротуарах, он свернул с ярко освещенных центральных улиц в темные переулки. Поскользнулся, с трудом удержался на ногах, побежал дальше. Народу вокруг становилось все меньше, буйство запахов стихало, сменяясь усиливающейся вонью Голубого огня и железа. Хадамаха остановился, водя ноздрями туда-сюда, будто жевал ими воздух. Точно! Перебивая смрад Голубого пламени, со стороны кузнечной слободы недвусмысленно тянуло зловещей алой гарью. Повеселевший Хадамаха кинулся вперед… и остановился.
Кузнечная слобода была погружена во тьму. На белом утрамбованном снегу не плясали тени от пылающего в горнах Огня, не летели искристые брызги раскаленного металла, не стучали дробно мелкие молоточки, не ухали тяжелые молоты, не шипело, исходя паром, брошенное в ледяную воду прокованное железо. Даже собаки не брехали! Даже луна спряталась за тучами, как перепуганная! Ни Огонька. Ни звука. Невольно оробев, Хадамаха пошел мимо молчаливых и мрачных, словно враз опустевших подворий. Черная тень шевельнулась в распахнутых воротах и тут же истаяла, стоило Хадамахе приблизиться. Снег тихо скрипнул за спиной – мальчишка стремительно обернулся. Никого. Чувствуя, как страх горячим тяжелым комком ворочается в животе, Хадамаха пошел дальше. Неслышные шаги за спиной возобновились. Волосы на голове у Хадамахи зашевелились – кто-то пристально глядел ему в затылок.