Я молчал, мне не разрешено высказывать свое мнение при посторонних, да и сам не стану этого делать, однако и я понимал, что здесь что-то не так. Я очень хорошо помню, как привез Кирилла в особняк к Андрею Павловичу, как тот, сразу показавшийся мне родственной душой, напоил Кирилла водой со снотворным, а потом рассказал мне историю о первом муже своей жены, несчастном шизофренике, работающем мойщиком машин. Затем в комнате появилась сама Аня, подтвердившая его слова. Она была немногословна, в основном молчала, кивая головой. Аня произвела на меня впечатление абсолютно нормальной особы. Но она не была блондинкой с голубыми глазами!
— Когда ты отправил ко мне Кирилла? — ожила Нора.
— Ну… в середине января… стойте! День рождения у Женьки девятого, вот в тот день мы и поговорили!
— А к нам он пришел почти через месяц, — протянула Нора, — очень странно, очень!
На следующий день Нора наметила для меня график работы. Сначала мне предписывалось поехать в институт УПИ и поговорить с инспекторшей заочного отделения Региной Львовной.
— Потом вернешься, — велела Нора, — и двинешься дальше. Давай, действуй.
Я кашлянул.
— Чего ты хочешь? Говори, — мигом отреагировала хозяйка.
— Николетта сегодня уезжает в Карловы Вары, вечером. Извините, пожалуйста, но я должен проводить ее. Но, конечно, если вы запретите…
— Ваня, — оборвала меня Нора, — я пока не готова рыдать на твоих похоронах, и потом, хорошего секретаря найти очень трудно. Знаешь, как я мучилась, пока не набрела на тебя. Естественно, ты посадишь Николетту в поезд и будешь долго махать ей платочком. Одного я не пойму, почему Павел не придушил в свое время женушку, а? Ладно, а теперь рысью к Регине Львовне.
Я помчался в УПИ и узнал, что вход на заочное отделение расположен с торца института. Там находились и другие служебные помещения, на дверях висели таблички «Бухгалтерия», «Кадры». Наконец я нашел то, что нужно, осторожно постучал и, услыхав бодрое: «Да, да», потянул за ручку.
Перед глазами открылось помещение, больше всего похожее на жилой отсек подводной лодки, причем не современной, атомной, а той, на которой плавал капитан Маринеску, легендарный офицер времен Второй мировой войны. Было непонятно, каким образом столь тучная дама, как Регина Львовна, ухитрилась втиснуться в столь узкую каморку.
Инспекторша пошарила толстой, украшенной перстнями рукой по столу, нащупала очки в коричневой старомодной оправе, водрузила их себе на нос и, тяжело вздохнув, спросила:
— Вы ко мне?
— Если позволите, то да.
Я осторожно сел на колченогий стул и улыбнулся. Обычно женщины, справившие шестидесятилетие, при виде меня становятся весьма разговорчивыми. Я произвожу на них самое положительное впечатление, но Регина Львовна осталась напряженно мрачной.
— Что у вас за вопрос, излагайте скорей, — забубнила она, перекладывая на столешнице бумаги.
— Мне посоветовал обратиться к вам Семен Юрьевич Коротков.
В глазах Регины Львовны блеснул огонек.
— Мальчик или девочка? — поинтересовалась она, мигом став любезной.
Я не очень понял, о чем речь, но быстро ответил:
— Мальчик.
— Это осложняет ситуацию, — озабоченно покачала головой с толстыми большими ушами инспекторша.
— Почему? — Я решил поддержать разговор в надежде на то, что рано или поздно разберусь в ситуации.
— Военная кафедра не охватывает заочное отделение, отсрочки от армии ваш сын не получит.
Мне сразу стало ясно, в чем тут дело. Регина Львовна приняла меня за отца, который решил пристроить свое чадушко в УПИ. Ладно, попробую плыть в предлагаемом направлении и посмотрю, куда меня вынесет волна, Нора ведь велела мне разведать ситуацию очень осторожно.
— У мальчика белый билет, — решил я успокоить Регину Львовну.
Но та, услыхав это, только еще больше насторожилась.
— Что? Все так плохо?
— Ну… не совсем… можно сказать, даже хорошо, хотя и немного плохо, — вывернулся я.
— Это значительно дороже, — сообщила она, — в три раза.
Я прикинулся испуганным:
— Да?!
— Семен Юрьевич называл вам цену?
— Примерную, не до копейки.
Регина Львовна выдвинула ящик стола, вытащила листок бумаги и протянула:
— Значит, так, разберем сначала первый курс. Зимняя сессия три экзамена, четыре зачета. Летняя — пять экзаменов. Потом курсовая работа и пара-тройка докладов. Еще у нас в расписании двенадцать предметов, по каждому следует сдать три контрольные, итого тридцать шесть работ. Если ребенок может сам явиться сюда, тогда сумма одна, но ваш сын… хм… вы говорите, ситуация как у Семена Юрьевича?
— Да, — подтвердил я, — точь-в-точь такая, прямо один в один. Только у него тут девочка учится, Катя, а у меня мальчик… э… Павлик!
— Значит, ни о какой самостоятельной сдаче сессии и речи быть не может, — поморщилась Регина Львовна. — Это будет стоить вам три тысячи долларов в год.
Я решил изобразить жадного отца и зацокал языком:
— Однако! Нельзя ли чуть подешевле, а?
На лице толстушки появилось плохо скрытое недовольство.
— Я ведь только что рассказала вам о количестве предметов. Ну давайте считать еще раз. Двенадцать экзаменов и зачетов, следовательно, тысяча двести уйдет на оплату сессии. Затем тридцать шесть контрольных, ну это дешевле, их у нас Лена Рымская проверяет, студентка-отличница, ей за все про все триста долларов. Потом курсовая — еще четыреста, и доклады, ну… предположим, пятьсот за все. С докладами хуже всего, их на научном обществе проверяют, там председателем Константин Петрович, к нему на козе не подъедешь. Итого, сколько вышло? Две четыреста! А еще нужно зам декана по учебной части триста отстегнуть! Он ничего не делает, а денежки очень любит, всем бы так устроиться! Ну и сколько лично мне останется? Подсчитали? Да я тут из чистого альтруизма сижу! Готовьте шесть тысяч, и ваш Павлик спокойно переплывет с первого курса на второй. А там, глядишь, ему понравится, и сам учиться начнет!
— Как шесть? — подскочил я. — Только что о трех речь шла!
Регина Львовна отложила в сторону листок.