В обширных садах, окружавших дворец, царила та же тишина, та же пустота. Никто не гулял по тенистым аллеям. Молчаливые садовники, словно опасаясь быть замеченными, быстро скользили между деревьями. Казалось, что все очаровано сном.
Среди густой зелени сверкали спокойной гладью два пруда. Один, побольше, был перед фасадом дворца. На нем покачивалась золоченая лодка, прикрепленная серебряной цепью к лестнице из розового гранита. Другой пруд находился в конце сада. Высокие деревья и густой кустарник по берегу образовали стену вокруг пруда. На маленьком островке посредине пруда стоял павильон, занимавший весь остров. Из — под воды виднелась круглая постройка из кирпича. Эта башня, совершенно скрытая сверху, была усеяна длинными узкими окнами, закрытыми драпировками. Два легких мостика соединяли павильон с сушей. Один вел ко дворцу, другой на противоположной стороне выходил в узкую аллею, обсаженную кустарником. Эта аллея вела в густую рощу, в центре которой возвышалась гранитная пирамида.
Рядом с одним из многочисленных двориков, засаженных деревьями и цветами, находилось помещение, состоявшее из двух комнат средней величины. Это помещение было убрано с изысканной роскошью, как и весь дворец. Одна комната без окон, освещенная лампой с ароматным маслом, служила спальней, окна и дверь другой выходили в сад, а еще одна дверь вела в длинную галерею, ведущую во внутрь дворца. Эта широкая дверь была закрыта деревянной золоченой решеткой и заперта снаружи.
На ложе из кедрового дерева, обитом голубой материей, полулежала женщина, закрывшись с головой подушками. Белая туника вырисовывала ее изящные формы. Густые золотисто — рыжие волосы, схваченные золотым обручем, растекались шелковистой вьющейся массой по ее спине и плечам. Ночь наступила быстро, почти без сумерек, но женщина, по — видимому, не заметила этого. Вдруг она выпрямилась и, откинув обеими руками волосы, с тоской пробормотала:
— Ах, когда же он, наконец, придет сегодня? Гатора, могущественная и милосердная богиня, дай мне терпение перенести часы томительного ожидания вдали от него. И Нефтиса — это была она — умоляюще подняла руки к статуэтке богини, покровительницы любви.
Бедное дитя сильно изменилось с того дня, когда она в обществе беззаботной Туа отважилась на безумный поступок, закончившийся встречей с чародеем. Она похудела, свежий цвет лица сменился болезненной бледностью, а большие зеленоватые глаза горели огнем из — за страшного нервного возбуждения, граничившего с безумием.
Через минуту она встала в мрачном отчаянии. Невыразимая горечь была написана на ее лице. Выйдя в сад, она лениво обошла его. Потом, будто озаренная какой — то новой мыслью, бросилась к двери в галерею, присела на плиты и прижалась головой к решетке.
— О! Я заживо сгораю в раскаленной печи, — задыхаясь, бормотала она. — Где мне найти, чтобы остудить себя, такой же холодный камень, как сердце того, кого я боготворю и кто безжалостен к моим страданиям? Когда я перестану жаждать мимолетных минут, в которые он подарит мне печальную радость любоваться им?
Несколько горячих слезинок скатилось по ее щекам. Тем не менее, взгляд ее жадно старался проникнуть во мрак галереи, тянувшейся мимо ее темницы и с обеих сторон терявшейся вдали.
Вдруг яркая краска залила щеки Нефтисы и нервная дрожь пробежала по телу. В одном из концов галереи сверкнул красноватый огонек. Появились рабы с факелами в руках и бегом выстроились в цепочку.
— Наконец! Наконец — то он идет, — простонала молодая египтянка, не сводя глаз с высокого мужчины, который быстро приближался в сопровождении мальчиков, несших зажженные факелы.
Это был Хоремсеб. Он был одет в белую ассирийскую тунику, стянутую на талии поясом. Широкий золотой обруч, украшенный драгоценными камнями, сдерживал его густые волосы. Подойдя к решетке, он остановился. Вид молодой девушки, стоявшей на коленях по ту сторону, вызвал на его губах насмешливую улыбку. Хоремсеб вынул из — за пояса ключ и отомкнул решетку. С радостным криком пленница бросилась к нему и, упав на колени, покрыла поцелуями подол его туники и руку, которую он на минуту ей предоставил, глядя на нее с непередаваемым выражением иронии и жалости.
— Хорошо, Нефтиса, успокойся, — равнодушно сказал он. — Я знаю, как мой вид радует тебя, но тебе следовало бы помнить, что я не люблю, когда ты мучаешь меня выражением своих чувств. Пойдем! Ужин ждет нас.
Он повернулся, и Нефтиса пошла вслед, опустив глаза под его ледяным взглядом.
Галерея привела в зал, посреди которого был накрыт на две персоны роскошный стол. Хоремсеб сел на золоченый стул, а девушка — напротив него на скамейку. Рабы молча начали прислуживать им. Их босые ноги бесшумно скользили по плитам. Как бы повинуясь волшебному жезлу, они, не ожидая приказаний, подавали блюда и наполняли кубки.
Князь ел с большим аппетитом. Нефтиса, казалось, была сыта одним его созерцанием. Она едва притрагивалась к изысканным яствам. В ее глазах, прикованных к Хоремсебу, читалась любовь, доведенная до обожания.
После ужина Хоремсеб вышел в сад и направился к небольшой беседке в конце аллеи. Внутри она была слабо освещена двумя массивными треножниками, в которые два мальчика бросали благовония. Аромат наполнял всю округу.
Это маленькое воздушное строение из бамбука было обтянуто материей, которую по желанию можно было снять. Справа от входа часть стены не была закрыта тканью, открывая вид на большую лужайку. Благоухающие деревья снаружи маскировали беседку, не мешая свободно наблюдать из нее за всем, что происходит на лужайке.
Князь, словно в изнеможении, опустился на пурпурные подушки ложа. Его задумчивый взгляд равнодушно скользнул по Нефтисе, которая пришла за ним сюда и теперь, сидя на низкой скамеечке, продолжала с немым обожанием следить за каждым его движением. Хоремсеб, погруженный в размышления, лежал несколько минут неподвижно. Привстав, он хлопнул в ладоши. Почти тотчас в тени деревьев раздалось размеренное диковинное пение, то нежное и замирающее в мелодичном ропоте, то доходящее до диких, пронзительных звуков, похожих на завывание ветра в грозу. Оно сильно будоражило нервы слушателя. Наконец, пение закончилось долгим жалобным аккордом, который, казалось, затерялся где — то вдали. Князь слушал, полузакрыв глаза, как бы убаюканный этими звуками, возбуждавшими чувства и страсти. Немного приподнявшись, он посмотрел на лужайку, где уже начинало разыгрываться фантастическое зрелище. Взошедшая луна заливала серебристым светом одетых в белое женщин, которые одна за другой выходили из глубокого мрака деревьев. Это были совсем еще молодые создания. Прозрачные туники едва прикрывали их стройные тела. Золотые браслеты и ожерелья резко выделялись на бронзовой коже. Одни держали в руках маленькие золоченые арфы, украшенные цветами, другие — длинные белые вуали. Аккомпанируя себе, девушки начали оживленный и страстный танец, то приближаясь к беседке, то удаляясь от нее. Затем появились юноши с треножниками и ящиками, откуда распространялись клубами благовония. Они влились в танец вокруг треножников с горящей смолой, красноватый отблеск придавал еще более фантастический вид этой необыкновенной сцене.