Book.

С лихорадочным нетерпением ждала Руфь вечера, заранее наслаждаясь неприятным разочарованием му­жа, когда он узнает, что имел любовное свидание со своей женой. Сердце ее билось радостной надеждой об­личить, наконец, человека, который ежедневно оскорб­лял ее своей холодностью. Бедная Руфь! Знай она, что Самуил просто нашел однажды на лестнице эту преда­тельскую записку, оброненную той, что должна была до­ставить ее по назначению, то, конечно, отказалась бы от своего намерения.

Между тем она наряжалась самым тщательным об­разом, желая быть красивой, когда снимет маску, и ее последний взгляд, брошенный в зеркало, убедил ее, что в черном платье, покрытом кружевами, с жемчугом на шее и в черных волосах она была удивительно хороша. Затем она надела домино, закуталась в шубу и в сопро­вождении горничной спустилась в сад.

Аллея, которая вела к калитке, всегда содержалась в порядке, даже зимой, ибо ею пользовались садовники. Беспрепятственно вышла она в переулок, в конце кото­рого ее ожидал фиакр, и несколько минут спустя карета остановилась у подъезда оперы.

Было двенадцать часов ночи, и экипажи беспрерывно подъезжали один за другим. С трепещущим сердцем Руфь вошла в залу, залитую светом. Гул нарядной и оживленной толпы, теснившейся вокруг нее, говор и смех, порой смелое обращение к щегольскому домино, все это кружило ей голову, но собрав все силы, она про­бралась к условленному месту и оперлась на колонну. Ей не пришлось долго ждать, она увидела вскоре изящ­ную фигуру Мефистофеля, пробиравшегося сквозь тол­пу, направляясь к ней. На нем был традиционный в этом случае костюм красного бархата, плащ с капюшо­ном и шпага, а на голове кожаная зубчатая шапочка, плотно облегающая лицо и скрывающая всю осталь­ную часть головы. У пояса, отделанного золотом, кра­совалась пунцовая роза.

Нервная дрожь пробежала по телу Руфи. Она, ка­залось, узнала Самуила. Без сомнения, плотно облегаю­щий костюм, обрисовывая красивые формы, значитель­но изменил его наружность. Он казался выше ростом, но рука была его — узкая, с длинными пальцами, затянутая белой перчаткой. Его же большие черные глаза, она не могла ошибиться, блестели из-под маски. В эту минуту. Мефистофель, проходя мимо, касаясь ее, ук­радкой вложил ей в руку записку и, не поворачиваясь, скрылся в толпе.

Руфь отошла в отдаленный уголок и прочла с удив­лением строки, наскоро набросанные карандашом: «Рудольф узнал о нашем свидании и наблюдает; нам на­до удалиться. Подожди меня внизу большой лестницы, я сейчас приду к тебе».

— Должно быть какой-нибудь другой любовник и почитатель, и почтенный г-н Мейер боится его ревнос­ти,— думала Руфь, направляясь к выходу.

На половине лестницы Мефистофель догнал ее.

— Джемма! — прошептал он, подавая ей руку.

Молодая женщина молча оперлась на предложенную руку, дала надеть на себя шубу и пошла со своим спут­ником. Он посадил ее в карету, стоявшую в стороне; за­тем сел возле нее и через окно отдал приказание кучеру. Руфь вздрогнула, звук голоса показался ей незнакомым.

— Он нарочно изменил голос,— успокоила она себя, В эту минуту сосед привлек ее к себе и страстно про­шептал:

— Джемма, дорогая моя!

Неприятное чувство досады и неловкости овладело молодой женщиной: этот Самуил так мало был похож на Самуила, которого она знала! Впрочем ей некогда было долго размышлять, карета мчалась быстро, останови­лась у маленького бокового подъезда большого дома, фасад которого был освещен. Мефистофель вышел, но прежде чем он успел позвонить, дверь отворилась и от­крыла лестницу, устланную ковром и украшенную цве­тами. Лакей в белом галстуке подбежал к карете, что­бы помочь Руфи выйти.

Отдав вполголоса приказание лакею, Мефистофель подал руку своей даме и провел ее в помещение, состояв­шее из двух роскошно меблированных комнат. Они сня­ли шубы, и лакей, подав холодный ужин, фрукты, пи­рожное и вино, удалился.

— Приближается минута объяснения,— подумала Руфь, садясь и с любопытством наблюдая за своим кавалером, который, стоя перед зеркалом, отстегивал шпагу. Затем он снял маску, и молодая женщина с ужа­сом увидела совсем незнакомое лицо, густо окаймлен­ное русыми вьющимися волосами.

Она вскрикнула и поднялась с кресла. Это воскли­цание заставило Рауля, а это был он, с удивлением ог­лянуться.

— Какая ты сегодня странная, моя милая Джемма,— сказал он смеясь,— отчего ты кричишь, словно ты меня боишься?

— Умоляю вас, — воскликнула Руфь вне себя, — дай­те мне уйти. Я была введена в заблуждение и приняла вас за другого.

Удивление князя все более и более усиливалось.

— Мне очень приятна эта ошибка,— сказал он полу­шутя, полусердясь.— Но вы не подумали о том, что го­ворите. Вы забываете, что добровольно последовали за мной, ответили на имя Джеммы и на вас условлен­ный знак, следовательно, тут не может быть никакой ошибки. Итак, моя красавица, брось ты эти шутки и бу­дем ужинать.

Он подошел к молодой женщине и стал снимать перчатки с ее рук.

— Будьте великодушны,— умоляла Руфь, стараясь освободиться,— не удерживайте меня. Клянусь вам, что я не сеньора Торелли и что я приняла вас за другого.

— В таком случае, сударыня, я был бы дурак, если бы не воспользовался счастьем, которое мне посылает случай! — возразил любезно Рауль.— Я уверен, что вы красивее Джеммы Торелли. А я настолько скромен, что готов любить вас, не зная, кто вы. Но пока мы не по­ужинаем, дверь эта не откроется.

— Вы безжалостны! — прошептала глухим голосом Руфь.— Но делать нечего, если вы обещаете мне после ужина не удерживать меня, то я останусь.

— Благодарю вас за эту первую уступку, прекрасная незнакомка. Сядем. Но как же я должен называть вас? — сказал Рауль, избегая прямого ответа.

— Зовите меня Джеммой, так как это злополучное имя свело нас.

Услуживая своей даме и мало-помалу увлекая ее блестящей остроумной беседой, Рауль всматривался в нее, все более и более заинтересованный. Дорогой жем­чуг, украшавший ее шею и голову, доказывал ему, что он имеет дело с богатой женщиной, а манеры и речь, что женщина эта принадлежит к обществу. Все в ней, что только можно было видеть, обличало молодость и красоту. Кто же это мог быть?

Руфь же в свою очередь, несмотря на то тяжелое чувство, которое испытывала, поддавалась впечатлению чарующей беседы. Эта рыцарская любезность, деликат­ная лесть и пламенный пленительный взгляд, жадно ис­кавший ее взгляда, было нечто новое для нее, одинокой, брошенной, едва терпимой в доме мужа. Благосклонно взглянула она на своего красивого собеседника, невольно сравнивая холодного, мрачного Самуила с этим милым молодым человеком, каждое слово, каждый жест кото­рого были данью ее полускрытой красоте. Под этим впечатлением разговор становился все более и более оживленным. Между тем любопытство и нетерпение Рауля достигли своего апогея: не выдержав более, он неожиданно наклонился и смелой рукой быстро сорвал маску. Лицо Руфи вспыхнуло.

— Это нечестно с вашей стороны! — воскликнула она, сверкая глазами.