Она позволила ему заказать что-то для нее, и они ели, разговаривая большей частью о «Надежде Ханны» и Фонде Кары Миллер. Несмотря на это, атмосфера интимности никуда не делась, и это нервировало Ану. Она редко ходила на свидания, так как часто они заканчивались печально, поэтому не привыкла сидеть с кем-то в маленькой комнатке, сталкиваться пальцами над тарелкой с картошкой фри и подставлять подбородок с капелькой соуса под салфетку в протянутой руке.
Только в машине на обратном пути она отважилась задать ему вопрос, который не давал ей покоя уже второй день.
— Кара умерла от рака груди, — начала она и осторожно посмотрела на него.
Он замер, лицо ничего не выражало.
Она сжала руль и продолжила:
— Среди направлений, по которым работает твой фонд, нет ни одного связанного с раком: ни помощи выжившим, ни исследований…
— Она так хотела, — резко ответил он.
Похоже, она перешла черту.
— Прости…
— Ничего. Я… — Он выдохнул и потер лицо руками. — Я не умею говорить об этом. Я все время говорю о ней, но никогда — о ее раке. Она не хотела, чтобы он занимал какое-то место в ее жизни, она считала, что он просто украл несколько лет ее жизни, и хотела, чтобы ее смерть была только ее. Она мечтала помогать детям.
В этом был смысл. Почти всех своих друзей Ана встретила в группе поддержки раковых больных, для которых сама много сделала. Они все были замечательные, но рак был словно еще одним членом их общества, живым дышащим существом, которое они чествовали и которое повсюду было с ними. Поэтому Ана понимала Кару. Однако она заметила, что Уорду не слишком нравилось решение его жены.
— Но… — начала она.
Он бросил на нее взгляд:
— Что?
— Я просто… — Она пожала плечами. — Это было ее решение, но что ты думаешь об этом?
Она сразу же пожалела, что спросила. Это было слишком личное, она не имела права спрашивать и тем более знать ответ. Он пожал плечами, но выражения его лица в темноте салона она не разглядела.
— Это не мне решать. Кроме того, мне нравится работать с детьми, я чувствую себя полезным.
Остановившись на светофоре, она с удивлением посмотрела на него. Он чуть улыбался, выстукивая по колену несложный ритм.
— Ты часто общаешься с ними?
Это казалось более безопасной темой, чем все связанное с Карой, — снова переходить черту ей не хотелось.
— Не очень. Я слишком часто бываю в разъездах, чтобы позволить кому-то привязаться ко мне. Но иногда это случается, как с Рики.
Он сказал это так, как будто это имя должно было что-то сказать ей.
— Рики?
— Он забрел в «Надежду Ханны» вчера днем. Ему тринадцать, может, четырнадцать. — Уорд указал на приближающийся перекресток. — Он зашел спросить, как можно записать его мать на курс, который будет вести Омар. Он волнуется из-за ее рабочих перспектив.
— Это очень мило. — Ана сбавила скорость. — С другой стороны, многие мальчики из неполных семей заботятся о своих матерях.
— Я заботился, — согласился Уорд.
Ей хотелось спросить его об этом, но он и так выдал сегодня слишком много личной информации.
— Значит, ты решил присматривать за ним? — спросила она. — Ты в городе меньше недели, как тебе это удалось?
Уорд хмыкнул:
— Я видел его всего однажды, но уже понял, что он весьма хитрый. Он пришел в пятницу, и я сказал ему, что сделаю все возможное для его матери, но он не должен пропускать школу. Чтобы убедиться, что он выполняет свою часть сделки, я предложил ему приходить к нам вместе с матерью. Он ответил, что у него нет времени на эту ерунду. Я понял, что, если не приручить его сразу, он больше не вернется, и мы договорились о встрече в четверг. Посмотрим, что из этого получится.
У Аны сжалось сердце. Какой мужчина будет тратить свои вечера на трудных подростков? Таких не так уж много, и уж точно ни одна знаменитость не станет это делать. По крайней мере, она таких не встречала.
— Очень благородно с твоей стороны, — сдавленно сказала она.
Уорд что-то недовольно проворчал:
— Посмотрим, что выйдет. По-моему, он согласился только потому, что у меня была гитара Дэйва и Рики хотел поиграть на ней.
Она повернулась к нему. Есть что-нибудь более бесполезное, чем попытка понять его?
— Что у тебя делала гитара Дэйва?
Он усмехнулся:
— Не волнуйся, я не записываю новый альбом втайне от всех и не планирую использовать «Надежду Ханны», чтобы продвинуть его.
Она покраснела, вспомнив свои мысли о нем в первый день. Похоже, он лучше видел в темноте, чем она.
— Уорд, я не…
— Я пошутил, — мягко сказал он.
— О… Хорошо.
Он указал на следующий поворот, и она свернула на его улицу.
— А почему не альварез? — поинтересовалась она.
— Что?
— Если ты снова начал играть, почему не на альварезе?
— Я бы не сказал, что снова начал играть.
Его голос как-то изменился, словно он не был уверен, что ответить.
— Ты не скучаешь? — спросила она, сворачивая к дому.
Он вытащил автоматический открыватель двери из бардачка и не ответил. Ожидая, пока откроется дверь, Ана снова заговорила, чтобы заполнить паузу:
— Я начала шить благодаря моей бабушке. Она могла сшить что угодно, просто посмотрев на вещь. Мать Эммы, Дениз, тратила огромные деньги на одежду, и после ее смерти Эмма не могла ни выбросить эти платья, ни носить их. Бабушка перешила их, и Эмма носила их годами. В конце концов она начала приносить бабушке журналы с картинками, и бабушка шила ей платья. — Ана поставила машину на место и повернулась к Уорду. Свет, включившийся, когда открылась дверь, бросал резкие тени на его лицо, но выражение не поддавалось определению. — Она научила меня шить, когда мне было десять. Мы часто шили вместе, и теперь, даже после ее смерти, я чувствую, что она рядом, когда шью. Я очень люблю создавать одежду, и это единственное, из-за чего я скучаю по своей работе в Голливуде.
Уорд изогнул бровь:
— И больше ни по чему не скучаешь?
Она хихикнула:
— Еще мне жаль, что я никогда не буду носить все те восхитительные костюмы, которые сшила. — Она сунула ему ключи от машины. — Поэтому я и спросила про твою гитару. Вы так долго были неразлучны, что я не верю, что ты не скучаешь.
Он положил ключи на приборную доску и взял Ану за руку:
— Мне сейчас совсем не хочется говорить о моей гитаре.
Она замерла и затаила дыхание. Его рука была теплая, кончики пальцев, которыми он водил по ее ладони, чуть царапали кожу. Она заставила себя поднять на него глаза: