— Сонная одурь и сухой трилистник.

— Значит и Гретхен занимается ботаникой? — сказал пастору Самуил.

— Да, — ответил отец Христины, — она говорит, что умеет узнавать по растениям настоящее и будущее.

— Я верю в то, — сказала козья пастушка, — что так как травы и цветы не делают того зла, которое делают люди, то они более людей достойны божьего откровения. И, благодаря своей невинности, они все знают. Я долго прожила среди них, и, в конце концов, мне удалось узнать некоторые их тайны.

И Гретхен по-прежнему уселась на корточки. Тем не менее она продолжала говорить громко, но как бы сама с собой:

— Да, я привела несчастье в дорогой для меня дом. Пастор спас мою мать. Дай бог, чтобы я не погубила его дочь! Мать моя, бездомная скиталица, была гадалкой, она носила меня на спине. У нее не было ни мужа, ни религии, ничего не было ни на земле, ни на небе. Пастор приютил ее, кормил, учил. Благодаря его попечению она умерла как христианка. А теперь видишь, матушка, как я отблагодарила человека, который дал твоей душе рай и твоей дочери кусок хлеба! Я ввела к нему в дом людей несчастья, я, жалкая неблагодарная тварь! Я с первой встречи должна была угадать их! С первых же слов их мне следовало понять, что это подозрительные люди… Их занесла сюда гроза, и они занесли грозу.

— Успокойся, пожалуйста, Гретхен, — сказала недовольным тоном Христина. — Ты сегодня точно не в своем уме у тебя, верно, лихорадка?

— Право, дитя мое, нехорошо, что ты все стараешься уединяться от людей, я говорил это тебе уже несколько раз, — заметил пастор.

— Я не одна: со мной бог! — возразила Гретхен.

И она закрыла лицо руками и продолжала говорить еще более уныло:

— Чему суждено быть, то и сбудется. Ни он своей доверчивой добротой, ни она своей голубиной кротостью, ни я своими худенькими руками, никто из нас не в силах отвратить судьбу. Против демона мы все втроем будем так же бессильны, как один маленький Лотарио. И почему только не мне предстоит самая горькая участь?… Ах, лучше бы было не уметь предвидеть того, чему не можешь помешать! Знать будущее — только пытка!

И с этими словами она быстро вскочила на ноги, бросила свирепый взор на обоих пришельцев и ушла к себе в хижину.

— Бедная девочка! — сказал пастор. — Она непременно сойдет с ума, да и теперь, я думаю, она уже ненормальная.

— Она испугала вас, мадемуазель? — спросил Юлиус Христину.

— Нет, мне стало как-то грустно, — ответила молодая девушка. — Она точно видит сны наяву.

— Я ее нахожу одинаково восхитительной и интересной, — отозвался Самуил, — грезит ли она или нет, днем, ночью, при свете солнца, при блеске молний…

Бедняжка Гретхен! Все в приходе относились к ней так, как жители Трои относились к Кассандре.

Стук копыт вывел все общество из задумчивости, навеянной последней сценой. Это привели лошадей.

Глава шестая От счастья к шуму

Наступило время разлуки, надо было прощаться. Пастор взял с молодых людей слово, что они опять приедут к нему в гости, как только будет у них свободное время.

— По воскресеньям ведь не учатся, — робко заметила Христина. И все решили тотчас, что молодые люди приедут в первое же воскресенье, следовательно, расставались только на три дня.

Когда студенты сели на коней, Юлиус посмотрел на Христину, стараясь скрыть свою грусть. Потом взгляд его остановился на шиповнике, который он передал ей через Лотарио. Он очень хотел бы взять этот шиповник обратно, после того как цветок побыл некоторое время у Христины.

Но она сделала вид, что не заметила этого и сказала с улыбкой, подавая ему руку:

— Итак, наверное, до воскресенья?

— Наверное! — отвечал он таким тоном, что Христина опять улыбнулась, а Самуил расхохотался. — Разве только со мной случится какое-нибудь несчастье, — прибавил он шепотом.

Но Христина все-таки расслышала.

— Какое же несчастье может случиться с вами за эти три дня? — спросила она, бледнея.

— Кто знает! — ответил Юлиус, полушутя-полусерьезно. — Но если вы желаете, чтобы я избежал всех опасностей, то вам это сделать легко: ведь вы ангел. Вам стоит помолиться за меня богу. Например, завтра, во время проповеди.

— Завтра! Во время проповеди? — повторила удивленная Христина. — Слышите, папа, о чем просит г-н Юлиус?

— Я всегда учил тебя молиться за наших гостей, дочь моя, — заметил пастор.

— Теперь я знаю, что буду неуязвим! — подхватил Юлиус. — Но в придачу к молитве Серафима мне не хватает еще талисмана феи.

И он все смотрел на шиповник.

— Право же, — сказал Самуил, — нам давно пора ехать, хотя бы и за этими невинными опасностями. Масса людей ежедневно подвергается разного рода опасностям и избегает их. Наконец, надо принять во внимание и то обстоятельство, что я с тобой. Вероятно, я кажусь Гретхен чертом, а ведь черт может многое сделать для человека. В сущности, какое истинное назначение смертных? Умереть!

— Умереть, — воскликнула Христина. — О! Г-н Юлиус, я непременно помолюсь за вас, хотя я все-таки думаю, что вам не угрожает смертельная опасность.

— Прощайте, прощайте, прощайте, — с нетерпением повторял Самуил, — едем, Юлиус, едем же!

— Прощайте, мой большой друг! — крикнул Лотарио.

— Хочешь дать на память большому другу твой цветок? — спросила мальчика Христина. И она отдала ребенку шиповник.

— Но я не достану до него, — ответил Лотарио, протягивая ручонку.

Тогда Христина взяла ребенка на руки, поднесла его к лошади, и Юлиус взял шиповник.

Но, по всей вероятности, он получил цветок не из рук Лотарио.

— Благодарю, до свидания! — сказал он взволнованным голосом.

И еще раз послав рукой прощальный привет Христине и ее отцу, он пришпорил своего коня и поехал крупной рысью.

Самуил поскакал за ним, а минуту спустя друзья были уже далеко.

Отъехав шагов пятьдесят, Юлиус обернулся и увидел Христину. Она также обернулась и посылала ему последний прощальный привет.

Этот отъезд стал для обоих уже разлукой, и каждый из них сознавал, что он оставлял другому как бы частичку своей души.

Молодые люди быстро проехали четверть мили, но еще не обменялись ни словом друг с другом.

Дорога была очаровательная. По одну сторону тянулись горы и лес, а по другую текла река Неккар, отражая в своих тихих прозрачных струях небесную лазурь. Жара спала, и вечернее солнце обливало розовым светом деревья и кусты.

— Вот чудный вид, — сказал Самуил, замедляя ход своего коня.

— А его приходится менять на шумные улицы и дымные трактиры! — ответил Юлиус. — Никогда я не чувствовал так глубоко, как в эту минуту, что я решительно не гожусь для ваших оргий, для всех ваших ссор и сумятиц. Я рожден для спокойной жизни и для тихих радостей…