– Значит, вы не так настойчивы дома, – объяснил Кулаков.
– А можно… – вдруг нерешительно пробормотала Марина Андреевна. – Можно вы сами к нам домой придете и посмотрите, что не так?
– Хорошо, – кивнул Кулаков. – После занятий договоримся о встрече, а сейчас займитесь собакой, я к вам через десять минут подойду.
– Ладно, – улыбнулась Марина Андреевна.
Кулаков отошел от нее и не видел, как полыхнули ее щеки, как она с надеждой посмотрела ему вслед и как совсем уже другим голосом обратилась к своему шарпею:
– Юн! Лежать! Лежать, я сказала! И не грызи мои туфли. Не грызть туфли!
После работы Евгения неторопливо обошла парочку магазинов, завернула в киоск и купила сразу три газеты. Домой идти не хотелось. Никто ее дома не ждал, звонить никто не будет, да и вообще – все уже забыли, что где-то есть какая-то Евгения! Дни походили один на другой, как мандарины вон у того дядьки. Интересно, как же она раньше жила? Постоянно крутилась, ее куда-то тянули, всем она была нужна, без нее не обходилась ни одна вечеринка. Евгения была полна интересных идей, умела шутить, фонтанировала розыгрышами – ну не сидеть же на каком-нибудь юбилее с кислыми мордахами! А вот случился разлад в семье, и куда-то все делось. Нет, Евгения сама понимает, что винить некого. Первое время после развода друзья ее постоянно приглашали, звали, но… какие уж тут розыгрыши, когда видеть никого не хотелось! Когда нет сил ловить сочувственные взгляды и вздрагивать от любого вопроса. Она стала резкой. Друзья решили, что это надменность, и вскоре отстали. Сначала еще приглашали на праздники, дни рождения, но Евгения всегда отказывалась. А чтобы не уговаривали, отказывалась резко, порой в грубой форме. Вот и довыпендривалась – сидит теперь одна, с телевизором.
Евгения разложила продукты, сделала себе бутерброд с колбасой и сыром и развернула газеты. Даже себя она немного стеснялась, когда раскрыла рубрику знакомств. А ведь газеты только для этой цели и взяла.
– Так я просто, чтобы настроение поднять, – пробормотала Евгения. – Вот, смотри-ка, ищет женщину не старше двадцати пяти, а самому уже семьдесят два. Разве не смешно?
Женщины в объявлениях расписывали себя весело, искристо, с юмором, но через весь юмор было видно – будут рады любому, лишь бы внимательный был, да… пусть не любил, но хоть бы уважал. А вот мужчины – у тех были сплошные рамки – не старше, не выше, не ниже, не больше… А о себе и вовсе ничего не сообщали, считали, что и так подарки.
Эх! Надо бы к Адамовне в «счастливчики» записаться. Ну да, только заявись к ней, и работа накроется медным тазом. Нужно держать расстояние. Да к тому же у этой Марии Адамовны тоже свадебные-то показатели – одни слезы. Нет их, лишь место зря занимает, да еще и за аренду не платит!
В дверь позвонили. Евгения никого не ждала. К ней никто не заходил целую неделю. Раньше сестра заскакивала, так она теперь в деревне у мужа.
– Кто там? – спросила Евгения, осторожно подойдя к двери.
– Женька, открывай, это я, Катя.
И все-таки это сестра.
– Привет… – растерялась Евгения. – А ты чего? Не в деревне разве?
– На прошлой неделе приехала. У тебя, я смотрю, совсем все даты перепутались. Я там задержалась на целых три дня! Думала, ты без меня тут с ума сходишь, а ты… Чай есть?
Евгения кинулась в кухню. Пока не зашла сестра, она скомкала газеты и сунула их в шкафчик. Не дай бог Катерина узнает про эти разделы знакомств, греха не оберешься.
– Кать, ну ты где? Проходи, сейчас чай пить будем!
– Да мне бы поесть чего, целый день маковой росинки во рту не держала, – сказала сестра. – Есть у тебя чего-нибудь перекусить? Борщ или рассольник?
– Н-нет… я не варила… сегодня. А вчера был! – бессовестно врала Евгения.
Она всегда побаивалась свою старшую сестрицу. Та никогда не виляла, говорила все, что есть, и часто ранила и без того уже израненную душу младшей сестренки.
– Вчера… – ворчала Катерина. – Да у тебя вареного-то сто лет не было. Как твой ушел, гад такой, так ты на кастрюлях крест и поставила.
– Нет, Катя, – вздохнула Евгения. – Я и раньше не особенно к кастрюлям-то любовью пылала. Может, поэтому он и ушел.
– Ну да, ты у него всегда за ездовую кобылу была, за рабочую лошадь! Жена денюжку заработает, продукты притащит, в квартире уберет, еще бы и варила сама! А ведь и варила! Пылала или нет, а варила! И ушел, мерзавец! За молоденькой юбкой погнался! А ты, дурочка, все забыть его не можешь!
– Да с чего ты взяла, что я его не могу забыть?
– Ты на себя посмотри! Совсем на себя рукой махнула! – разошлась сестрица. – Нет, чего ты глазами хлопаешь? К зеркалу подойди! – И она потащила Евгению к зеркалу. – Вот, полюбуйся! Подстриглась как не знаю что, лишь бы прическу не делать! Глаза уже сто лет не красила!
– Я крашусь на работу… и сейчас – посмотри хорошенько, реснички накрашены.
– У меня не такое могучее зрение, чтобы твои накрашенные реснички рассмотреть! А ходишь в чем? Ведь полный шкаф одежды!
– Да ничего там нет путного.
– Правильно! Я и говорю – хламьем все забила, а приличного нет! Ты как мужик стала – трико какое-то стремное нацепишь, расческой по челке махнешь и пошла нести культуру в массы! Кошмар!
– Это не трико, а прекрасный спортивный костюм. Мне его Иришка прислала из-за границы, – оправдывалась Евгения.
– На кой черт она тебе его прислала? Ты спортсменка, что ли? – уставилась на сестру Катя. – Лучше бы она тебе костюм купила красивый.
Евгения надулась. Катьке дочка Юлька ничего не присылает, хотя в Питере живет, оттого Катька и нападает на Иришкин подарок. Ясно – завидует.
– Мне удобно в нем, – пробурчала Евгения. – Я привыкла.
– А чего ж в халате на работу не ходишь? – всплеснула руками сестра. – Еще удобнее было бы. И стоптанные тапки – эх, красота!
– Ты чего разошлась-то? Из-за борща?
– Ага! Делать мне больше нечего, как из-за кастрюль расстраиваться, – усмехнулась Катя. – Короче, завтра же с утра несешься в парикмахерскую, делаешь прическу, маникюр, педикюр. Да, и макияж пусть сделают, а то на тебя без слез не взглянешь. Потом в магазин, покупаешь себе приличное платье и туфли на каблуках. И вечером мы за тобой заезжаем. Все.
– Кто это вы?
– Мы с Листовым, ясно?
– Нет, не ясно. Зачем вы за мной с твоим Сашкой заезжать будете?
– Жениха мы тебе из деревни привезли! – выкрикнула Катя и довольно улыбнулась. – Женька, мужик – сокровище! Представляешь, ему пятьдесят, жена к другому умотала, не выдержала деревенской жизни, а он…
– Кать, а с чего ты решила, что я выдержу?
– Чего ты не выдержишь?
– Ну… жизнь деревенскую. И почему ты считаешь, что я туда поеду? У меня здесь работа, квартира, у меня здесь… да ты, в конце концов!