Мелани улыбнулась, обняла меня и ласково похлопала по спине.
— Отлично. Только нам придется читать по губам, у нас, как ты знаешь, шумновато. Ох, Люси, — добавила она, — я за тебя беспокоюсь, душа моя.
Я застыла. Она, видимо, почувствовала это и сразу отстранилась.
— Что значит — беспокоишься за меня?
Вид у нее был растерянный, точно она случайно допустила промах.
— Я не хотела тебя обидеть. Люси, ты не обиделась?
— Еще не знаю. Я не знаю, что имеют в виду друзья, когда говорят, что беспокоятся за тебя.
За столом все замолчали и слушали нас. Я пыталась выглядеть беззаботной, но мне все-таки хотелось понять, в чем тут суть. Раньше Мелани никогда подобных вещей не говорила, почему теперь сказала? Что со мной не так, почему все вдруг принялись обо мне тревожиться? Я вспомнила ее фразу про вечеринки, с которых я ухожу первая. Возможно, это далеко не всё, что она обо мне втайне думает и о чем я не подозреваю. Интересно, может, они все здесь замешаны? Все подписали те бумаги, о которых говорили мама с Райли? Я обвела их взглядом. Лица встревоженные.
— Да в чем дело? — лучезарно улыбнулась я. — Чего вы на меня так смотрите?
— Не знаю, как остальные, а я надеялся, что вы сцепитесь как кошки. — Дэвид иногда говорит неожиданные вещи. — Будете кусаться, царапаться, волосы друг дружке драть.
— Срывать одежду, кусать за соски, — добавил Джейми, вызвав дружный хохот.
— Не буду я с нее срывать одежду, — я обняла Мелани за голые плечи, — на ней и так почти ничего нет.
И все снова засмеялись.
— Мне просто стало любопытно, — весело продолжала я, — что это Мелани вздумалось обо мне беспокоиться. Возможно, она не одна такая? Что вас всех тревожит?
Они отвечали по очереди, и я поняла, как они меня любят.
— Каждый день, когда ты садишься за руль своей драндулетки, я нервничаю, — сказала Лиза.
— Я беспокоюсь, что ты выпьешь больше меня, — признался Дэвид.
— Опасаюсь за твой рассудок, — ухмыльнулся Джейми.
— Меня смущает это платье в сочетании с туфлями, — хихикнула Шантель.
— Супер. Кто-нибудь еще хочет пнуть меня? — засмеялась я.
— Я совершенно о тебе не беспокоюсь, — сказал Адам.
Никто, кроме меня, не понял, что он на самом деле имел в виду.
— Прекрасно. На этой радостной ноте я вас покидаю. Мне завтра очень рано вставать. С днем рождения, Лиза. Пока-пока, пузо. — Я чмокнула ее в беременный живот.
И ушла.
Домой поехала на автобусе. Себастиан проходил обследование, и ему делали всякие промывания, поэтому сегодня он будет спать в мастерской.
У меня запищал мобильник.
— Впечатляющие резцы. Может, пришлете еще фото, чтоб я собрал пазл по частям? Если ваш бойфренд не против?!
— Старо.
— Это не ответ.
— Ответ, но не тот, что вы хотели.
— Что вы делаете завтра?
— Занята. Меня будут увольнять.
— Бойфренд… работа… Тяжелая неделя. Готов помочь чем могу.
— Знаете испанский?
— Обязательное требование для бойфренда?
— Говорю же, старо. Нет. Обязательное требование у меня на работе. Завтра всплывет жуткая правда — я испанонеговорящий переводчик с испанского.
— Сочувствую. Estoy buscando a Tom. Это значит «Я ищу Тома». Пригодилось в Испании. Больше ничего сказать ни разу не дали.
Вечером, лежа в кровати и слушая уроки испанского на плеере, я получила сообщение:
Медленно, но верно обрабатываю ваши завиральные показания. Точно не беззубая, не замужем, возможно, с бельмом и десятком детей. Завтра продолжим расследование.
Я поднесла телефон к лицу и сфоткала свои глаза. Получилось хорошо только с четвертой попытки. Отослала ему. Подождала, но он не ответил. Может, я зашла слишком далеко…
Совсем поздно вечером телефон запищал, и я тут же открыла сообщение.
А вы пришлите свои…
А потом я долго рассматривала его ухо — идеальной формы и без всяких пирсингов.
Я улыбнулась. Откинулась на подушку и задумчиво уставилась в потолок.
Салат из трех видов фасоли, в котором мне, впрочем, удалось обнаружить только два, я ела прямо за рабочим столом, впервые за два с половиной года, что здесь работаю.
Луиза стащила где-то роскошное кожаное кресло — после сокращения штатов найти такое уже не проблема, — и они затеяли игру в викторину «Быстрый и находчивый». Дергунчик занял «горячее кресло» и выбрал себе тему — телесериал «Улица Коронации: главные события 1960–2010». Мышь исполняла роль ведущей и закидывала его вопросами, которые выуживала из Интернета, Луиза засекала время. Пока он неплохо справляется, уже пятнадцать очков набрал при трех неверных ответах.
Грэм обхватил голову руками и разглядывал бутерброд из длинного багета, изучая его на предмет корнишонов: заметив очередной кусочек, он брезгливо извлекал его прочь.
— Не понимаю, чего вы им просто не скажете, чтобы они не клали вам корнишоны. Вы каждый день это делаете, — не выдержала Луиза, которая иногда искоса на него посматривала.
— Следите за временем, — запаниковала Мышь. И выстрелила в Дергунчика вопросом: — Почему в тысяча девятьсот семьдесят первом году из телесериала исчезла Валери Барлоу?
Дергунчик мгновенно выпалил ответ:
— Ее убило током от неисправного фена для волос.
В любую секунду сюда мог войти г-н Фернандес, и тогда, после двух с половиной лет совместной работы, я предстану перед ними во всем своем убожестве, не в силах произнести ни единого слова по-испански. Меня заранее мутило от стыда, и я с удивлением осознала: мне стыдно оттого, что я их подведу. Это было новое, прежде неведомое мне чувство. Чем меньше нас оставалось в отделе, тем больше мы напоминали неблагополучную семью, и, хотя я держалась особняком, ощущение, что мы становимся все ближе, возникло и у меня. Не все из нас симпатизировали друг другу, но все мы стремились защитить свой тесный мирок, а теперь я их предала.
У меня были мысли притвориться больной и не прийти сегодня на работу или признаться во всем Рыбьей Морде, чтобы избежать публичного позора. Впрочем, разговор с боссом с глазу на глаз — тоже радости мало. В итоге я отвергла эти варианты и решила дать Жизни возможность сыграть свою игру. Кроме того, был крошечный шанс, что я успею за ночь выучить почти с нуля иностранный язык. Поэтому, вдоволь налюбовавшись на ухо Дона Локвуда, я полезла в учебник испанского. В три утра я твердо усвоила, что выучить язык за ночь невозможно.
Грэм наконец выудил из бутерброда все корнишоны и откусил от него немалый кусок. На «быстрых и находчивых» он смотрел, изнывая от скуки. В такие моменты я находила его почти привлекательным — когда он не играл никакую роль, а просто был самим собой. Он глянул на меня, и мы обменялись почти незаметными улыбками сообщников. Потом он подмигнул и снова сделался мне противен.