– У нас все на месте, – твердо сказала Анна Иосифовна.
– Мне просто нужно замечания согласовать! – встряла Поливанова. – Вообще-то Митрофанова с авторами не работает, но после того, как мой прошлый редактор Саша Стрешнев оказался...
– Манечка, совершенно неважно, кем именно оказался редактор Стрешнев, – перебила Анна Иосифовна. – Его уже давно нет в издательстве!
– Это я, я! – опять вступила Поливанова. – Я уговорила Анну Иосифовну, чтобы Катька работала со мной. Вы знаете, для любого автора редактор – это друг, товарищ и брат! Я с чужим человеком работать не могу. И они согласились. Да, Анна Иосифовна? А куда им деваться? Я приставала, вот и пришлось не нового человека искать, а старую Митрофанову мне в редакторы определить.
– Манечка, все эти подробности для капитана утомительны, я думаю. У нас в издательстве большое количество сотрудников, и рассказывать о каждом не имеет смысла.
– А в вашем отделе кадров могли сохраниться координаты вашего бывшего сотрудника Артема Гудкова?..
Возникла мгновенная и явственная тишина, как будто актеры на сцене в самый неподходящий момент забыли реплики, а недоумевающий зрительный зал ждет продолжения.
– Вряд ли, – уронила Анна Иосифовна. – Он никогда не состоял в штате. Впрочем, это легко проверить.
Она подошла к другому столу, поменьше, с наборной крышкой, чернильным прибором и канделябром с настоящими свечами, и, не садясь, нажала кнопку на ультрасовременном телефонном аппарате. Аппарат загудел.
Капитан подумал, что это странно. Такой телефон должен быть припрятан в ларце Марии Медичи, чтоб не портить антураж! Чего же он просто так на столе стоит, как у всех нормальных людей!
– Павел Иванович, – сказала директриса, когда аппарат отозвался сытым голосом, – добрый день. Посмотрите, нет ли у нас координат некоего Артема Гудкова? Он несколько лет назад был у нас на испытательном сроке, но работать не остался.
– А в каком подразделении, не напомните?
– В пресс-службе.
Маня Поливанова взглянула на Сергея Мишакова и пожала плечами.
– Нет, к сожалению, никаких следов, Анна Иосифовна. Извините.
– Ничего страшного, спасибо.
Директриса нажала кнопку и развела руками – ничем, мол, не могу помочь, дорогой капитан.
Бриллианты опять полыхнули.
– Я, пожалуй, поеду, – сказала Поливанова задумчиво. – Если, конечно, Кати сегодня на работе не будет.
– Она будет завтра, – уверила Анна Иосифовна. – У нее просто отгул.
– Отгул у Митрофановой?! – вскричала Маня. – Это все равно что у меня занятия йогой! Быть такого не может!
– Манечка, – Анна Иосифовна подошла к ней, положила руку на плечо и заглянула в лицо. – Ты совершенно напрасно обременяешь нашими внутренними делами... посторонних.
Поливанова моментально стушевалась и кивнула, как школьница, катавшаяся по перилам в момент прибытия комиссии из района и пойманная за косу непосредственно ее председателем.
Лицо у нее стало виноватым, она поднялась, высоченная, как гренадер, и подняла с пола потрепанный портфель.
– До свидания, Анна Иосифовна.
Капитан догнал ее, когда она садилась в машину.
– Что такое? – спросила Маня, когда он, громко топая, подбежал к ней. – Теперь вас выставила Анна Иосифовна? Взашей?
– Меня никто не выставлял!
– А почему вы опять несетесь, как сумасшедший?
– А почему ваша директриса так всполошилась из-за Гудкова?
Маня неторопливо уселась за руль, постучала по нему пальцами и задумчиво посмотрела на Мишакова снизу вверх:
– Она всполошилась?
Тот кивнул.
– Садитесь, – предложила Поливанова. – Я вас подвезу. Или вы на машине?
Машину свою капитан бросил возле дома писательницы, решив, что на метро доберется быстрее, и не просчитался.
– Куда везти-то? – осведомилась Маня, когда он захлопнул за собой дверь. – На Петровку, тридцать восемь?
– Что такого сделал Гудков, если ваша директриса спустя столько лет его боится?
– Ну-у-у, ничего особенного он не сделал, и вовсе она не боится...
Маня помахала рукой охраннику, вышедшему из будочки, чтобы проводить ее.
Все любят, подумал Мишаков с внезапным раздражением, все обожают!.. А она врет. Она только и делает, что врет.
– Понимаете, – она вздохнула, колыхнулся ее выдающийся бюст под тонкой маечкой, капитан покосился и быстро отвел глаза, – Артем очень неудобный человек. Для всех. Не только для коллег, для близких тоже! Я же вам говорила, он правдоискатель и революционер. Да здравствует бунт ради бунта! Только в буре есть покой. Куда вас везти-то, правда?
– Не знаю, – буркнул Мишаков. – Везите к своему дому, у меня там машина.
– Я вам расскажу, конечно, только это все дела давно минувших дней и предания, так сказать, старины!.. Анне Иосифовне просто неприятно вспоминать, и больше ничего. Кстати, что вы ей сказали, когда помчались за мной?
Капитан пожал плечами:
– «До свидания» сказал! А что, я отпрашиваться должен?!
– Неплохо было бы, если б вы отпросились, – заметила Поливанова совершенно серьезно. – И тут я еще! Она терпеть не может, когда издательские дела обсуждают...
– При посторонних, – перебил Сергей. – Я уже понял.
– Придется Алекса просить, – продолжала Маня, не слушая его. – Пусть он звонит ей и успокаивает. Она его лучше послушает.
– Этот Алекс ваш прямо волшебник какой-то. Кудесник, – вспомнил капитан литературное слово. – Вас всех послушать, так он просто...
– Гений, – подсказала Поливанова. – Ничего особенного, так оно и есть.
– У вас все четко, прямо как в нашем ведомстве. Шан-Гирей – гений. Гудков – революционер. Кулагин – мерзавец. Его супруга – дура. А сами-то вы кто?..
– Я? – удивилась Маня. – Автор второсортных детективных романов и страшная врушка. Кто же еще?..
– Елкин корень!
– Отвернитесь! То есть закройте дверь немедленно! Нет, проходите, что вы стоите, там народ!
Дэн Столетов оглянулся на площадку, где в самом деле толпился народ, вывалившийся из лифта, шагнул в квартиру и прикрыл за собой дверь. При этом он воровато стрелял по сторонам глазами, стараясь ни разочка не взглянуть на голую Митрофанову, и как нарочно получалось, что все время смотрел.
Нет. Не голую.
На Митрофанову, завернутую в полотенчико. В квартире Володьки Берегового!
Ей-богу, он поначалу решил, что этажом ошибся, но кроссовки на полу были Володькины, куртка на вешалке тоже его, и книжный стеллаж Володькин – они вдвоем собирали его недели две назад, – и стены, и полы, и компьютер, все его.