– Вижу плохо, – объяснила деловито. – Ногами заплетаюсь. Идите-идите, я за вами, мне так проще. Куда мы едем?
– К вам. На Покровку.
Вот ей-богу, если бы она пристала, ни за что бы не сказал!
Но она шла за ним, сосредоточенно сопя и глядя себе под ноги, и ему очень хотелось, чтобы она взяла его за плечо. И рассказать тоже очень хотелось!.. В конце концов, это необычное дело, и участники его тоже необычные, и капитан как-то незаметно для себя втянулся в... детектив, хотя никогда его работа не была детективом!
Он вроде бы и участвовал, и наблюдал со стороны, и удивлялся, и сердился, и разгадывал крохотные ребусы и серьезные загадки, как будто увлекательную книгу читал.
Он сто лет не читал никаких книг, ни скучных, ни увлекательных!..
– Ваша соседка позвонила в отделение и призналась в убийстве.
Маня схватила его за плечо и повернула к себе.
– Какая соседка?! Софья Захаровна?!
Он кивнул. Ему стало смешно.
– Сказала, чтоб мы приезжали ее забирать, она уже собралась. Нужно ехать.
– Софья Захаровна шарахнула Анатоля по голове?! Тяжелым тупым предметом?! Но зачем?!
– То-то и оно, – назидательно произнес Мишаков. – Это и есть главный вопрос. Ну, вроде: как вы начали писать и где берете сюжеты?
Старуха сидела у стола, покрытого зеленой плюшевой скатертью с желтой бахромой. На соседнем стуле лежал узел – не сумка и не пакет, а именно туго увязанный узел! Она старательно собралась в тюрьму, и темный спортивный костюм с начесом, в который она облачилась, несмотря на то что под вечер, казалось, стало еще жарче, был тому подтверждением.
На Маню, втиснувшуюся в прихожую следом за Мишаковым, она не обратила никакого внимания, а ему строго выговорила:
– Я давно вас жду! Что это вы так долго?
– Давайте пройдем, Софья Захаровна. Мне все равно придется задать вам несколько вопросов.
Она молча прошла и села на стул как-то так, что стало понятно – она здесь уже не хозяйка и не должна сидеть на этом стуле, таком привычном, знакомом, домашнем!.. Мир вокруг больше не принадлежит ей, она отделена от него невидимым магическим кругом, и ничего нельзя изменить.
Все окна в квартире были закрыты и тщательно задернуты плотные шторы, Мишаков первым делом включил в комнате свет.
Маня прошла следом и осталась возле пузатого буфета с выпуклыми дверцами. Видно было, что ей нестерпимо жалко старуху и очень хочется отдернуть шторы, впустить воздух, солнце, запах мокрого горячего асфальта, на который льют воду веселые оранжевые машины!
Капитан ее уже не гнал и даже не собирался. Сегодняшний детектив никак не мог обойтись без Мани, и капитан тоже не мог.
Ничего не поделаешь. Так получилось.
– Где ваши подельники? – спросил он у писательницы.
– А?..
– Где эти ваши? Программист и Катя? Они же следом ехали.
Маня махнула рукой.
– Я дала Катьке ключи от своей квартиры. Велела пить чай и ждать нас.
«Ждать нас» – хорошее выражение, подумал капитан, просто отличное. Только жаль, никакого отношения к нам не имеет!
Он достал из дерматиновой папки блокнот и ручку, опять мельком глянув на паспорта, и попросил тяжело молчавшую старуху:
– Расскажите.
Она шевельнулась на уже чужом стуле возле чужого стола с плюшевой скатертью и пожевала губами.
– Нечего мне рассказывать! Я вышла ночью на улицу, увидела у нас в подъезде чужого человека. Как есть вор и бандит! Теперь кругом одни воры и бандиты. Я испугалась, подумала, он грабить нас пришел, и по голове-то и дала как следует.
Сергей Мишаков, приготовившийся писать, задумчиво пощелкал ручкой, потом аккуратно положил ее на стол, а рядом пристроил блокнот.
– Так. А зачем вы вышли ночью на улицу? Погулять?
Софья Захаровна покосилась на него. Руки, сложенные на коленях, шевельнулись. Маня, привалившаяся спиной к буфету, по-гусиному вытянула шею.
– Мне не спалось, – сказала старуха сердито. – Экие глупости вы спрашиваете! Старые люди всегда плохо спят.
– Чем вы его ударили?
Она удивилась.
– Ломом. Он у нас в простеночке стоит, мы им дверь всегда подпираем, чтоб не закрывалась, когда подъезд проветривается.
– Куда вы его потом дели?
– С собой забрала.
Капитан вытаращил глаза, а Маня шумно перевела дыхание.
– Как забрали?! Куда?
– Сюда. – Софья Захаровна поднялась и мимо капитана прошествовала в прихожую. На ногах у нее были войлочные боты с резиновой подошвой. Чтоб в тюрьме ходить удобно!
Через секунду она вернулась.
– Вот он.
Лом был старый, ржавый, кое-где покривившийся от времени и тяжелой работы. Мишаков принял лом, оглядел и прислонил к стене. Вся стена была увешана фотографиями, и он не стал возвращаться за стол, а почему-то принялся рассматривать их, как гость в ожидании, когда его позовут к обеду. На орудие убийства он не обращал никакого внимания.
Молчание затянулось. Что-то потрескивало в лампочке, как будто таракан шуршал, а с улицы не доносилось ни звука.
...Вот ведь умели строить, вдруг удивился капитан. Стоит окна закрыть, и тишина, как на кладбище!
– Ну, а потом я испугалась, – не выдержала старуха, – и вам на Машеньку наговорила. Никого я не видала, никто под липами не курил.
– Поня-а-атно, – протянул капитан.
Время текло, в лампочке потрескивало, старуха маетно вздыхала на стуле, а Маню совсем не было слышно и, кажется, даже не видно, хотя она не пряталась.
Мишаков досмотрел фотографии, повернулся и сказал громко:
– Софья Захаровна! А, Софья Захаровна!
Старуха взглянула на него.
– Чего вы мне голову морочите, а? От работы отрываете! Нехорошо, Софья Захаровна! Правоохранительные органы стоят на страже законности и порядка, а вы мешаете! Ай-ай-ай, как нехорошо, как стыдно!
– Ничего не стыдно, – пробормотала старуха, и тяжелые щеки с глубокими, длинными морщинами вдруг сделались бурыми, – и ничего я вам не морочу, а говорю как есть! Все как на духу!..
– Собаку куда дели?
– А?!
– Собака ваша где?
– Сестра взяла. А как же? Что же я его, усыпить должна, что ли?! Он ведь без меня пропадет совсем!
– Вы сестре сказали, что человека убили? И что вас в тюрьму посадят? Сказали?
– Да что вы спрашиваете не по делу! Вы по делу спрашивайте!