Бледный свет зари понемногу просачивался сквозь мокрые кроны деревьев.
Вдобавок к непрекращающейся измороси от земли стал подниматься туман, и темные стволы елей и пихт медленно растворялись во влажном сером облаке.
Гарион, открыв полусонные глаза, увидел силуэты Дарника и Тофа. Оба стояли возле погасшего очага у входа в шатер. Гарион аккуратно, стараясь не разбудить жену, выбрался из-под одеяла и надел влажные башмаки. Потом встал, набросил на плечи накидку и вышел на улицу. Взглянув на сумрачное утреннее небо, он произнес спокойным голосом человека, вставшего до восхода солнца:
— Все еще сыплет, как я посмотрю.
Дарник кивнул.
— Такой уж сезон, теперь неделю не разгонит, а то и больше. — Он открыл кожаный мешочек, висевший на поясе, и достал оттуда трут. — Огонь надо бы разжечь.
Тоф, огромный и безмолвный, подошел к шатру, взял пару кожаных ведер и пошел вниз по крутому спуску к источнику. Несмотря на свои гигантские размеры, двигался он сквозь мокрый кустарник почти бесшумно.
Дарник стал на колени у очага и аккуратно сложил в центре сухие ветки.
Рядом с горкой он положил трут и достал кремень и железо.
— Как там Полгара, спит еще? — спросил его Гарион.
— Лежит с закрытыми глазами. Говорит, что так приятно полежать в тепле, когда кто-то разводит огонь. — И Дарник улыбнулся, приятно и открыто.
Гарион тоже улыбнулся ему в ответ.
— Это оттого, что все эти годы она всегда встает первой. — Он помолчал. — Как она себя чувствует после сегодняшней ночи? Все переживает? — спросил он.
— Я думаю, — сказал Дарник, нагнувшись над очагом и высекая искру, — она уже немного успокоилась.
При каждом ударе железа о кремень сноп искр вылетал у него из-под рук.
Наконец трут задымился, и кузнец стал осторожно раздувать уголек, пока не возник крошечный язычок пламени. Он поместил это пламя под сухие ветки, и они с треском занялись.
— Вот и загорелось, — произнес он, убирая погашенный трут обратно в кожаный мешочек вместе с кремнем и железом.
Гарион пристроился рядом и стал ломать длинные сучья.
— Ты держался сегодня ночью героем, — сказал Дарник, подкладывая вместе с Гарионом сучья в огонь.
— Я думаю, не героем, а ненормальным, — сухо ответил Гарион. — Разве кто в здравом уме полезет в такое дело? Несчастье в том, что я оказываюсь в центре таких событий, еще не успев понять, как это опасно. Иногда я задумываюсь: может, дедушка прав, утверждая, что тетушка Пол роняла меня в детстве и я ударялся головой?
Дарник усмехнулся.
— Я немножко сомневаюсь в этом, — сказал он. — Она всегда очень осторожна в обращении с детьми и другими хрупкими предметами.
Они подбросили еще дров в костер. Гарион, увидев, что огонь весело пляшет на поленьях, встал. Красноватый свет костра проникал сквозь туман, и все вокруг казалось нереальным, словно ночью они невзначай пересекли границу реального и вошли в царство волшебства.
Пришел Тоф с ведрами, и в этот момент из шатра появилась Полгара, расчесывая длинные черные волосы. Единственный белый локон над левой бровью почему-то казался сегодня утром раскаленным добела.
— Какой хороший костер, дорогой, — сказала она, целуя мужа, а затем посмотрела на Гариона. — Как ты себя чувствуешь, все нормально?
— Что? О да, прекрасно.
— Может, какие порезы, ссадины, ожоги, которых ты не заметил ночью?
— Нет. Похоже, я вышел из этого поединка без единой царапины. — Гарион помолчал, не решаясь задать ей вопрос. — Мы тебя действительно расстроили сегодня ночью, Полгара? Я имею в виду — Эрионд и я?
— Да, Гарион, но это было ночью. Что бы ты хотел на завтрак?
Некоторое время спустя, когда бледный рассвет стал увереннее пробираться сквозь деревья, вылез наружу и Шелк. Дрожа всем телом, он протянул руки над костром и стал с подозрением всматриваться в то, что кипело в котле у Полгары, поставленном на плоском камне у огня.
— Опять эта размазня? — недовольно произнес он.
— Овсяная каша, — поправила его Полгара, помешивая в котле длинной деревянной ложкой.
— Какая разница!
— Есть разница. Помельче овес или покрупнее.
— Помельче, покрупнее — все равно одно и то же, Полгара.
Она посмотрела на него, подняв бровь.
— Скажи-ка, принц Хелдар, отчего ты по утрам вечно всем недовольный?
— Потому что терпеть не могу утро. У утра есть единственный смысл — не давать, чтобы ночь и день столкнулись лбами.
— Может, один из моих тонизирующих напитков придаст тебе свежесть.
Он устало посмотрел на Полгару.
— А, не надо, спасибо, Полгара. Теперь, когда я совсем проснулся, мне лучше.
— Рада за тебя. Кстати, не мог бы ты чуть-чуть отодвинуться? Мне нужен этот край — поставить ветчину.
— Как тебе будет угодно.
Шелк повернулся и ушел в шатер.
Белгарат, лежавший от нечего делать на своей постели поверх одеяла, с удивлением взглянул на маленького драснийца.
— Для умного человека ты слишком часто позволяешь себе капризничать и взрываться, — сказал Белгарат. — Приучись не трепать нервы Полгаре, когда она готовит.
Шелк что-то проворчал и взял в руки свой изъеденный молью меховой головной убор.
— Пойду-ка проверю лошадей, — решил он. — Не хочешь прогуляться?
Белгарат взглянул на уменьшающуюся кучку дров возле костра.
— Неплохая идея, — согласился он и встал с постели.
— И я с вами, — сказал Гарион. — Надо немного размяться. Похоже, я спал на корне эту ночь.
Гарион набросил ремень ножен меча на одно плечо и тоже вышел из шатра.
— Даже не верится, что это было, правда? — тихо произнес Шелк, когда они вышли на поляну. — Дракон какой-то. Сейчас, при свете, вообще все кажется прозаичным.
— Не совсем, — возразил Гарион и указал на обрубок чешуйчатого хвоста дракона, валяющийся на краю поляны. Самый его кончик по-прежнему немного шевелился.
Шелк кивнул: