– Ты прав, Парсифлоний. Мне тоже понадобился совет, от которого во многом зависит будущее домена. Словом, все мои приближенные, включая даже юного сына Теодебера, настаивают на том, чтобы я женился. Догадываешься, на ком?
Парсифлоний ответил, не моргнув и глазом:
– На Суавеготе.
– Признайся, тебе проговорился об этом мой сын?!
– Нет, господин, молодой наместник тут ни при чем. Просто племянница короля Бургундии – наиболее выгодная партия для вас, ибо на юго-востоке домен граничит именно с королевством Сигизмунда. Заключив же брачный союз с девой королевских кровей, вы тем самым обретете поддержку ее дяди – короля. Осмелюсь напомнить, в свое время точно так же поступил и ваш отец, незабвенный Хлодвиг Авгкуст: благодаря женитьбе на Клотильде он не только избавился от набегов бургундских племен, но и получил в трудный момент – когда саксы нарушили договор и пошли на франков войной, – помощь сильного союзника.
При упоминании о Клотильде Теодориха точно раскаленным железом обожгло, но, быстро совладав с собой, он согласился:
– Да, женитьба отца на Клотильде явилась мудрым и своевременным политическим решением.
– Вот и вы не медлите – скорее отправляйте к Сигизмунду послов! Уверяю, он не откажет вам в просьбе руки его племянницы.
Теодорих кивнул и, помявшись, сказал:
– Позволь задать тебе еще один вопрос, Парсифлоний… Скажи, а не дурна ли собой Суавегота?
– С чего вы так решили, мой господин? – удивился старик.
– Ну, ей ведь уже исполнилось лет девятнадцать или около того, а она все еще не замужем, – смущенно пояснил Теодорих.
– Не извольте беспокоиться, господин, – улыбнулся советник в отставке. – Суавегота божественно красива – даю вам слово Парсифлония! У меня, кстати, есть ее миниатюрный потрет, написанный римским художником, но на нем ей, правда, всего пятнадцать. Однако если девушка хороша в нежном возрасте, то, согласитесь, вряд ли она успеет превратиться в чудовище за каких-то три-четыре года. А замуж до сих пор не вышла лишь потому, что ее отец Гундобальд не в меру честолюбив.
– Неужели ты по сей день поддерживаешь переписку с королевским домом Бургундии?! – изумился Теодорих.
Парсифлоний в ответ лишь хитро улыбнулся.
* * *
Парсифлоний развернул чистый, тонко выделанный пергамент, взял перо и… задумался: «Сигизмунд, король Бургундии, уже достаточно стар. Значит, вскоре бургундский трон унаследует кто-то из двух его сыновей…» Младшего, Годомара, советник видел последний раз более десяти лет назад, когда тому только-только исполнилось шестнадцать. И, признаться, юноша тогда произвел на него весьма удручающее впечатление: самовлюблен, излишне самоуверен и охвачен безумной жаждой власти, отнюдь не блистая при этом умом. Годегизил был на два года старше своего амбициозного братца и представлял собой его полную противоположность. Однако и этот наследник имел весьма существенный недостаток – неоправданную поспешность в решениях.
Парсифлоний напряг память, дабы вспомнить матерей принцев. Относительно Годегизила у него даже сомнений не возникло: конечно же, он рожден королевой Констанцией, законной женой Сигизмунда, увы, безвременно почившей. Но вот кто же подарил королю Годомара?.. Парсифлоний мысленно перебрал всех наложниц короля и, отчетливо вспомнив одну из них, Блитхильду, пришел к выводу, что именно она-то и произвела на свет Годомара.
Бывший советник был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило в Бургундии: слишком уж много времени и сил он уделял этому королевству, состоя на службе у Марка Левия. Да иначе и нельзя было: приходилось учитывать тот факт, что потомки некогда диких племен нибелунгов стали вдруг непомерно сильны и богаты, а мир и процветание франкского королевства напрямую зависели тогда в первую очередь от взаимоотношений Ахенского домена с Бургундией.
Парсифлоний решительно окунул перо в серебряную чернильницу, выполненную в виде головы багуина, символа рода Левиев, еще раз разгладил ладонью пергамент и уже приготовился написать приветствие королю бургундов, как вдруг неожиданно для себя вновь остановился. Вспомнил вдруг, что сначала Блитхильда была наложницей Гундобальда! Тогда получается, что именно он и подарил потом свою красавицу Сигизмунду, дабы иметь через нее влияние на брата-короля. Но в таком случае напрашивается резонный вопрос: а не от Гундобальда ли Блитхильда родила Годомара? Слишком уж похоже оба рвутся к власти… Подивившись собственным умозаключениям, Парсифлоний наконец быстро начертал на пергаменте:
«Приветствую вас, досточтимый Сигизмунд, повелитель Бургундии!
Король Австразийского королевства, Теодорих I, отправляет к вам послов в знак уважения и дружбы между нашими королевствами и выражает надежду, что связи между нашими домами будут еше более тесными, а возможно и родственными.
Будучи немало наслышан о красоте вашей племянницы Суавеготы, король Теодорих посылает ей щедрые дары, дабы зародить в сердце прекрасной девы на первых порах хотя бы малое чувство взаимной симпатии. Разумеется, в надежде на то, что со временем оно перерастет в более сильное и прочное…»
Далее Парсифлоний, искусно манипулируя словами – а в данном мастерстве ему при ахенском дворе не было равных, – перешел к политическому анализу событий, произошедших за последнее время во франкских долевых королевствах, недвусмысленно давая понять между строк, что брак Теодориха и Суавеготы принесет немалую выгоду и самому Сигизмунду.
* * *
Иер-сюр-Амби, латифундия [85] Гундобальда, располагалась на отрогах Южной Юры [86] и изобиловала в основном виноградными рощами (Гундобальд признавал вино исключительно собственного производства), смолокурнями, пастбищами и садами, доставшимися ему еще от отца покойной жены. Словом, на латифундии дофина Гундобальда, родного брата бургундского короля Сигизмунда, с самого начала его правления пышно процветали покой и благоденствие.
Его жена Виктория, ныне уже покойная, была римлянкой по происхождению. Ее родовая вилла Иер-сюр-Амби, где и предпочитал жить Гундобальд теперь, когда удалился от политики и столичной суеты, представляла собой осколок былого могущества Рима, неоднократно пытавшегося подчинить себе воинственные племена нибелунгов, а затем и бургундов, но – безуспешно. Гундобальд очень любил свою резиденцию и всеми силами старался сохранять ее первоначальный облик. Однажды даже нанял остготских мастеров, еще не утративших умения выкладывать мозаикой полы и фонтаны, и те искусно отреставрировали все залы виллы, придав им еще более изысканный вид.
Суавегота, с рождения не обделенная ни родительской любовью и вниманием, ни богатством и роскошью, тоже была привязана к Иер-сюр-Амби и ни под каким предлогом не желала его покидать. Потому и на все попытки отца выдать ее замуж отвечала неизменным категорическим отказом. Со временем Гундобальд смирился с несгибаемой позицией дочери, тем более что в королевстве и без того уже не осталось ни одного знатного родовитого жениха, коему Суавегота не отказала бы.