В знак примирения граф протянул поручику правую руку. Тот с удовольствием пожал её.
– Я приказал приготовить ужин в рыцарской зале. Я, видите ли, поклонник западного искусства и образа жизни. При Петре Великом я обучался в Германии. Оттуда и привёз коллекцию доспехов и оружия. Можете полюбопытствовать, сии редкие экземпляры в зале. Оттого она, собственно, и зовётся рыцарской. Я же, увы, не смогу вас сопровождать. Мария Ильинична составит вам компанию…
Во время ужина Константин не переставал любоваться графиней, но в то же время от его внимания не ускользнуло убранство зала: доспехи, стоявшие около каминов, которых в зале было два; оружие, висевшее на стенах. Все увиденное его, как человека военного, впечатляло.
Когда ужин благополучно завершился, поручик смог приблизиться к графине на почтительное расстояние, чтобы та поведала ему о происхождении сих редчайших экземпляров, в изобилии украшавших рыцарскую залу.
Часы пробили почти одиннадцать вечера, когда за окном сгустились сентябрьские сумерки, и поручик покинул прелестную графиню, для уединения в отведенном ему по сему поводу флигеле.
* * *
Дворецкий, по обыкновению, около полуночи обходил дом графа, чтобы убедиться, что всё в порядке, а затем отправлялся в свою комнатку на первом этаже и засыпал крепким сном.
И в этот раз, вооружившись подсвечником с тремя зажжёнными свечами, дворецкий Фёдор прошёлся по первому этажу, где размещались комнаты для прислуги, кухня, лакейская, кладовые и две комнаты управляющего имением с отдельным входом.
Управляющий имел привычку рано ложиться спать, примерно около десяти часов вечера. Поместье графа Шаховского было обширным, и уследить за всем хозяйством было задачей непростой, потому управляющий изрядно уставал к вечеру и рано ложился спать, едва темнело.
Фёдор прошёлся по кухне – всё чисто и прибрано. Он довольно крякнул и отправился на второй этаж в рыцарскую залу.
К своему удивлению, он застал там графа.
– Господи, батюшка вы наш! Чего поднялися-то с постели? Разве доктор позволял?
Василий Григорьевич сидел в кресле около камина, в котором едва теплился огонь, ибо ночи становились прохладными.
– Это ты, Федор?.. – устало поинтересовался граф.
– Я-с, батюшка… Кому ж ещё быть? Совершаю вечерний осмотр дома… Для порядку…
Граф попытался подняться с кресла…
– Помоги мне, Федор…
Управляющий тотчас подхватил графа под мышки и поставил на ноги.
– Батюшка, бледны вы больно… Чай, рана опять беспокоит? – участливо поинтересовался дворецкий.
– Да, немного… – признался граф. – Не говори барыне, что я вставал с постели, а то она волноваться станет… Кстати, где она?..
Дворецкий удивился:
– Так где ж ей быть, барин, как не в покоях своих?! Уж почивать Мария Ильинична изволит. Так долго на фотепианах играли, всё гостя развлекали, чай умаялись вконец.
Граф кивнул.
– И я почивать пойду.
– Проводить вас, барин?
– Не стоит… Сам до спальни дойду.
* * *
На следующее утро Мария Ильинична пробудилась в дивном расположении духа. Она умылась, привела себя в порядок, облачилась в домашнее цвета тёмной вишни платье и спросила у горничной:
– А что, Василий Григорьевич изволил пробудиться?
– Право, не знаю, барыня… – призналась горничная.
– Так иди же! Да и узнай, уехал ли наш гость? Или отзавтракать пожелает? – с томлением в голосе распорядилась барыня.
Глаша хмыкнула, понимая состояние госпожи, и отправилась в спальню к графу. Когда горничная открыла дверь, чтобы пожелать хозяину «доброго утречка» и справиться о самочувствии, перед её взором предстала разобранная постель. Самого же графа в комнате не было.
– Василий Григорьевич! – позвала Глаша на всякий случай. – Вы где?
Горничная внимательно осмотрела комнату: ни домашних туфель, ни хозяйского халата она не увидела. Она прошлась по комнате, заглянула за портьеры… Мало ли что, может, барин почудить захотел да спрятался…
Но и за портьерами никого не оказалось.
Затем взор Глаши упал на круглый столик, что стоял подле кровати графа. На нём лежал тот самый французский фолиант, открытый на картинке с летучей мышью, рядом с ним – десертная ложечка, пустой стакан и флакон с афралисом-белладонной. Склянки же с эликсиром барвинка-болиголова на столе не оказалось…
Горничная мотнула головой.
– Господи… Барин, чего это вы удумали? А? – испугалась она, решив, что граф решил отравить гостя, потому как знала, что пропавшее снадобье не безобидно. Да и причина дуэли ни для кого в поместье не была секретом.
Она со всех ног бросилась в комнату барыни.
– Ты что, Глаша? Черти за тобою гнались? – с явным недовольством спросила Мария Ильинична.
Горничная пыталась объяснить:
– Барин взял маленькую склянку … ну ту, с ядовитым лекарством…
Глаза графини округлились.
– Что? Он отравился? – дрожащим голосом предположила она.
– Не-е… Барина в комнате нету… Может, он к поручику направился… – отдышавшись, выпалила горничная.
– Господи! – воскликнула испуганная графиня. – Зови дворецкого и управляющего, если тот ещё в доме! – приказала она, схватила цветастую шаль и накинула на плечи. – Бежим во флигель! Может быть, не всё потеряно!
* * *
Федор дёрнул дверь флигеля.
– Заперта, барыня, изнутри…
Графиня не на шутку испугалась: как она могла согласиться на примирение?! Как она могла подумать, что граф действительно простил поручика?!
– Василий Григорьевич, ты здесь? – робко позвала графиня, думая, что муж вошёл во флигель, запер дверь и отравил поручика. – Открой мне… Прошу тебя! Открой! – срывающимся голосом умоляла она и, наконец, потеряв всякую надежду, приказала: – Федор, ломай!
Управляющий приказал принести топор. Несколькими мощными ударами топора Фёдор вырубил дыру в двери и, просунув руку, открыл засов.
Графиня буквально влетела во флигель, но графа там не было. Однако ее взору открылась другая картина, словно сошедшая с полотен Иеронима Босха[3].
Поручик лежал поперёк кровати, широко раскинув руки, голова его безжизненно висела. В глазах застыл животный ужас… Не хватало только смерти с косой и композиция была бы завершена.
Графиня издала душераздирающий крик. Дворецкий и управляющий перекрестились.
– Матерь Божья… Это как же бедного так угораздило?.. – удивился управляющий.
Графиня стояла, не шелохнувшись, смутно понимая, что происходит.
Управляющий закрыл дверь флигеля, ибо стала проявлять излишнее любопытство охочая до сплетен прислуга. Затем он подошёл к телу поручика и констатировал: