Мы поднялись еще на один этаж и без труда нашли вторую дверь справа. Судя по всему, до этого архитектурного аппендикса руки у господина Улзутуева не дошли. Над сомнительного качества дверью висел такого же сомнительного качества китайский фонарик. Если комнатушка не будет снабжена ширмой или хотя бы раздвижными перегородками, я заявлю протест.
…Как и следовало ожидать, ни ширмы, ни перегородок в комнате не было и в помине. Но самым неприятным оказалось наличие только одной кровати. Узкую кушетку, которая стояла у окна, равно как и два кресла, всерьез рассматривать не приходилось.
— Вы, естественно, занимаете кровать, — сказал Райнер-Вернер.
— Противоестественно, — парировала я. — Но все же занимаю.
— Интересно, за кого они нас приняли? — Райнер-Вернер сбросил тулуп на пол и с разбегу нырнул в кресло.
Я кисло улыбнулась. Комната не оставляла никаких сомнений на наш счет. С десяток пепельниц, дартс на стене, шахматы на низком столике у кушетки (рядом с батареей крепких напитков); простецкий писсуар в ванной и никакого намека на биде. И никакого намека на задвижку, дверь просто прикрывается, и все. А если заглянуть под кровать, там наверняка найдется пара забытых носков забытых телохранителей забытых хозяев жизни.
Только белье было свежим, а на крючках в ванной висели такие же свежие полотенца. А из широкого окна открывался потрясающий вид на свежие снега. И на бухточку с маленьким замерзшим причалом. Давненько я не видела такой красоты.
— И почему фрау Аглая не представила нас этому странному человеку?
— Много чести — представлять обслуживающий персонал. — Я с трудом оторвалась от умиротворяющего пейзажа..
— Так нас посчитали обслуживающим персоналом?
— Ну, если быть до конца откровенными, это соответствует истине.
— У вас, русских, столько комплексов… И вы так любите самоутверждаться за чужой счет. А это некрасиво, очень некрасиво…
— Тогда зачем вы согласились ехать сюда? Сидели бы в своем Мюнхене и не зависели бы от капризов вздорной распоясавшейся старухи. — Я все еще была зла на Аглаю. Я совсем не так представляла себе эту поездку. — Как вы когда-то утверждали — климактерички с причудами.
— Я прошу вас, Алиса! — Райнер поморщился. — И потом, она пригласила. Я не мог отказаться. Я никогда не отказываю женщинам.
Кто бы сомневался! А еще эта чертова незакрывающаяся ванная!..
— У нас целый час. Чем будем заниматься? Немец устроился в кресле поудобнее и широко расставил ноги. Не смотри, скомандовала я себе, не смотри — иначе ослепнешь. Навсегда — как от паленой водки. Или на время — как от куриной слепоты. И еще ноги расставил, петух гамбургский. То есть мюнхенский. А “Гамбургский петух” — это совсем другое, это рубрика, которую вела Дашка в “Роад Муви”. Возможно, ведет до сих пор. Дарья ведь тоже не устояла: дала этому субчику не глядя, как дают сдачу с бутылки пива. Господи, ну почему…
— Господи, ну почему так происходит? — воззвала я к Райнеру-Вернеру. — Почему любое, даже самое безобидное, слово в ваших устах звучит как пошлость? Почему вы говорите: “Передайте мне соль”, а слышится:
"Дайте мне, не пожалеете”?
— Кому слышится? — Немец снял валенки и носки. Затем по-собачьи обнюхал и то и другое. И громко вздохнул. И полез в свой дорожный баул — за ботинками.
— Какая разница — кому?!
— По-моему, у вас большие проблемы, Алиса. Я пропустила вполне прозрачный намек Райнера мимо ушей.
— И не смейте заходить в ванную в ближайшие полчаса. Я буду мыться…
— Это предложение?
— Это предупреждение.
Неуемный Райнер поскребся в дверь через пятнадцать минут — стоило мне только намылить голову.
— Вам что-нибудь нужно, Алиса?
— Ничего, — отплевываясь, процедила я.
— Вы симпатичный человек. И неглупый, как мне кажется. — Он подбирался ко мне издалека, знаю я эти штучки! — Почему вы на нее работаете? Неужели не могли найти более подходящее место? Она ведь вами помыкает. Лишает индивидуальности.
— Не ваше дело. — Я вооружилась зубной щеткой на случай внезапной атаки. Но Райнер-Вернер не делал никаких попыток ворваться в ванную, и совершенно неожиданно…
Совершенно неожиданно я почувствовала легкое разочарование. В том, что Бывший сделал мне ручкой, была и моя вина. Сексуальности и шарма во мне не больше, чем в хозяйственном мыле. Чем в рулоне туалетной бумаги. Чем в ножном электроприводе швейной машинки. Даже Райнер-Вернер, готовый покрыть все, что угодно, включая комнатные тапки и ручной эспандер, не испытывает ко мне ни малейшего интереса.
С возрастом это будет только усугубляться.
И Аглая для меня — спасение. Она неуязвима для сексуального экстремизма, под ее сенью я пережду самый солнцепек и спокойно перейду к сезону увядания. При условии, что Аглая протянет еще лет двадцать пять — тридцать…
— И все-таки вы не ответили мне, Алиса.
— Без комментариев…
Продолжения дискуссии не последовало, и за дверью ванной наконец-то воцарилась тишина. Почти кладбищенская. Без комментариев, это точно…
* * *
…Я не дала поддержать себя под локоть и едва не скатились с крутой лестницы. Райнеру удалось перехватить меня в самый последний момент: за ворот рубахи, совершенно непочтительно. Мы рухнули на ступеньки, монументальный подбородок Райнера уткнулся мне в шейные позвонки и затих, подонок.
Впрочем, мой собственный затылок тоже вел себя не самым лучшим образом: он и не думал отлепляться от немца, предатель Родины.
— Отпустите меня, — прошептала я, продираясь сквозь давно "забытую чащу мужских запахов: одеколон, подаренный предыдущей любовницей; крем для бритья, подаренный нынешней любовницей; гель для волос, подаренный будущей любовницей (подругой нынешней); и жевательная резинка, купленная в ларьке у станции метро.
— Я вас не держу.
— И помогите мне встать.
— Да, конечно.
Райнер-Вернер потянул меня вверх — чтобы тут же выпустить. Я снова упала на ступеньки и, кажется, отбила себе зад. Но теперь моя плачевная судьба никого не интересовала. И Райнера — меньше всего.
Позади нас стояла Дашка.
Я глазам своим не поверила. Если ее появление у станции метро “Алексеевская” еще можно было хоть как-то объяснить, то присутствие здесь, за семьсот километров от Москвы, в вотчине бурятского миллионера, — это не лезло ни в какие ворота!
— Развлекаетесь? — спросила Дарья совершенно будничным голосом. Как будто мы расстались вчера вечером, а не два месяца назад.