Вероломный, как план “Барбаросса”, немчишка едва не наступил ботинком мне на голову и, глядя на Дарью снизу вверх, принялся страстно бормотать, как он, натюрлих <Естественно (иск.нем.).>, рад видеть фрейлейн Дарью, и как он, натюрлих, счастлив, и как он все эти месяцы помнил о ней. И о том, натюрлих, времени, которое они провели вместе. И что вдалеке от Москвы он, натюрлих, надеялся на встречу, но даже не подозревал, что встреча будет такой волшебной. А надо было заподозрить, ведь в случае с фрейлейн Дарьей это совершенно натюрлих.
— Зиг хайль! — отчеканила я, когда Райнер-Вернер закончил свою пламенную речь. И захохотала. Они посмотрели на меня, как на сумасшедшую.
— Вывезла на природу свою мумию? — спросила у меня Дарья, как только мы спустились вниз. — А мюнхенский дорогуша помогает тебе перетаскивать ее с места на место?
Я оставила выпад в сторону Аглаи без последствий. В конце концов, Дарья имеет право на ненависть к Канунниковой. И на постельные отношения с герром Рабенбауэром, чтоб ему век валенок не снимать. И тулупа.
— Ты-то что здесь делаешь?
— Представь себе, выбила командировку, чтобы освещать съемки этой зашибенной передачи. Места под материал дают немного, но… Четыре гюрзы в клубке, четыре самки тарантула в банке — нужно быть законченной дурой, чтобы пропустить такое зрелище.
— Четыре самки тарантула?!
— Разуй глаза! Твоя Великая Аглая — не единственная. Есть еще три соискательницы на вакантную должность Королевы Детектива.
— Должность уже занята.
— Да-а… Ты, я смотрю, поглупела за то время, что мы не виделись. Лучше бы нанялась на работу к какому-нибудь приличному малотиражному писателю. Постоянному автору журнала “Континент”. Он бы тебя уму-разуму научил.
Грызться с Дарьей у меня не было никакого желания. И не было никакого желания наблюдать, как отдаляется от меня моя лучшая и единственная подруга. Как из-за ничтожнейшего повода рушится многолетняя дружба. А может, все это — дурной сон? И сейчас она рассмеется, обнимет меня за плечи и скажет: здорово же я тебя разыграла!
Но вместо этого Дарья подошла к чучелу пумы и подергала его за усы. А потом повернулась ко мне и вполне светски спросила:
— Ну, и как тебе здесь?
На одной чаше весов лежали писсуар, дверь без задвижки, одинокая арестантская койка и джинсовый беспредел Райнера-Вернера Рабенбауэра. На другой — скованное льдом озеро. И бухта с причалом.
— Пока терпимо. Ты что-нибудь знаешь о хозяине?
— Ничего. По-моему, у него сеть меховых магазинов… И еще, кажется, несколько казино. Но это непроверенная информация…
Говорить о господине Улзутуеве (в присутствии его ковров и коллекции холодного оружия) Дарья явно не хотела. И перескочила на Райнера-Вернера, Отправившегося на поиски хозяев.
— Вы, я смотрю, поладили? — подколола она меня. Я даже не подозревала, что в кротком Дашкином организме может быть разлито столько желчи. Я даже не подозревала, как неуютно стать ее врагом. Врагом неназванным, но тем не менее существующим реально. Врагом блестящей московской журналистки; врагом ее тщательно наложенного макияжа; врагом ее тщательно подобранного платья из бутика.
Я — совсем другое дело.
Я — секретарша известной писательницы. Гораздо более известной, чем марка швейной машинки “Минерва”. Но это ничего не меняет. Я — обслуживающий персонал, как выразился Райнер-Вернер. Я отказалась от самостоятельной карьеры в “Роад Муви” — и ради чего? Ради рутинной работы у Аглаи Канунниковой…
— ..Прямо два голубка, — продолжала издеваться Дашка.
— Мы живем вместе. Можешь спросить у него. Эта фраза вырвалась у меня случайно, но была почти правдой: в ближайшие пару дней мы с Райнером-Вернером будем занимать одну комнату.
— Ах, вы живете вместе, — вспыхнула Дарья.
— Он сделал мне предложение, — решила я добить ее окончательно.
— Вот как!..
— Вот так.
— Учти, он бабник.
— Он покаялся.
Пока Дарья соображала, чем ответить на такое вероломство, в холле появились Райнер-Вернер и Ботболт. Райнер-Вернер на крейсерской скорости в тридцать три узла подгреб к Дарье и — спустя секунду — с той же скоростью дал задний ход. Краем уха я услышала что-то вроде “козла” — и улыбнулась обоим. Первый раз в жизни я сделала гадость. Довольно увлекательное занятие, нужно признаться.
Не отличающийся особой разговорчивостью Ботболт кивнул головой, и мы последовали за ним.
Чтобы через несколько минут занять свои места за обеденным столом.
Обеденный стол, напоминавший гандбольную площадку, стоял в самом центре зала, напоминавшего крытый стадион. Кроме стола, в зале располагались два камина, два дивана, два телевизора с примкнувшими к ним видеомагнитофонами, две горки для посуды и два комплекта рогов — над дверями. Одна из дверей вела в небольшой коридорчик, который соединял зал с кухней.
Дальний угол зала занимали огромные напольные шахматы. Искусно вырезанные из кости фигуры представляли собой ликбез по бурятской мифологии. Я то и дело выворачивала шею, чтобы рассмотреть приземистые очертания божеств.
Аглаи не было. Аглая, как всегда, выдерживала паузу.
А за столом сидели три женщин.
Очевидно, это и были СС, ТТ и ММ.
СС, ТТ и ММ, спустя рукава изучившие творческое наследие Станиславского. Если бы они были чуть более прилежны, то поступили бы так же, как Аглая.
Нам с Райнером достались места на галерке — самые ближние к кухонной двери. Напротив устроились Дарья и подтянувшийся к этому времени режиссер Фара. Два молочных брата Ботболта (в таких же, как и он, смокингах) хлопотали над приборами.
В полной тишине.
От нечего делать я занялась изучением триумвирата, попутно пытаясь определить, кто есть кто.
Наискосок от меня восседала толстуха лет сорока с внешностью кастелянши рабочего общежития. Бесцветные брови, тяжелые веки, застенчивый румянец на щеках (краденое бельишко дает о себе знать, не иначе); и три выразительных подбородка, террасами спадающих на мощную грудь. Под террасами мерцала одинокая брошь под Палех. Хотя при желании здесь можно было бы разместить весь реестр правительственных наград Российской Федерации, включая памятные знаки к памятным датам.
Второй в списке шла мулатка.
Мулатка, как и положено мулатке, являлась счастливой обладательницей высоких скул, точеной шеи и прически а 1а Боб Марли. Ее стройную фигуру не мог скрыть даже длинный желто-красный жилет из плотной ткани. А в непомерно раздутой кокаиновой ноздре красотки посверкивало колечко. Очень современно. Клубная молодежь приветствовала бы такую кокаинистку вставанием.