Модельное агентство «Калипсо» находилось в самом чреве исторического центра, недалеко от Невского, в скромной подворотне на улице Марата. Леля решил внедриться в «Калипсо» без всякого приглашения: он уже знал все уловки жеманных дамочек, которые не желают сотрудничать со следственными органами. А формального повода вызывать Виолетту Сергеевну Гатти или кого-нибудь другого у Лели просто не было.
Адрес «Калипсо» затерялся в недрах управления еще с прошлого года, когда на таможне попалась с наркотой фотомодель Марина Бушнева. Впрочем, с тем же успехом «Калипсо» можно было вычислить и по справочнику «Весь Санкт-Петербург». Леля запасся только координатами, даже телефон брать не стал: телефонные разговоры в подобного рода деликатных делах противопоказаны.
Добравшись до Марата и прочесав улицу из конца в конец, Леля наткнулся на скромную вывеску «КАЛИПСО». ВХОД СО ДВОРА". Вот тебе и столп модельного бизнеса, черт возьми! Впрочем, подворотня оказалась довольно чистенькой и навеяла Леле мысли об итальянском дворике, в котором он никогда не был.
Вывеска при входе была побогаче, да и выглядела стильно: никаких особых излишеств переходного периода, тяжелое серебро на белом, силуэт виноградной лозы. Очевидно, именно так представляли создатели вывески общий фон любовных отношений Одиссея и нимфы.
Демократичность агентства приятно удивила Лелю. Он толкнул податливую дверь, отделанную суперсовременным пластиком, и оказался внутри. И тут же попал в объятия охранника. Но даже охранник в «Калипсо» был необычным: парень, похожий на всех мифологических юношей сразу — от Адониса до Полидевка и далее по списку. На поясе Адониса-Полидевка болтался пистолет, выглядевший удивленным такой опасной близостью с античным телом.
— Вам кого? — спросил у Лели охранник.
— Гатти. Виолетту Сергеевну. — Леля закатил глаза, на ходу придумывая более или менее достоверный предлог для посещения модельной дивы.
Но особых умственных усилий от него не потребовалось. И потертых корочек старшего следователя — тоже.
— Второй этаж, третья дверь налево.
— Она у себя?
Охранник пожал плечами. Завидное равнодушие, граничащее с тупостью.
Небольшой холл был забит стильными скульптурами, стильными картинами, стильным фонтанчиком с таким же стильным бассейном. Леля мог поклясться, что в бассейне плавают такие же стильные рыбки. Мурены, пираньи, морские черти и электрические скаты. Кроме того, в холле пахло морем: очевидно, работал кондиционер. А палас был такой ослепительной чистоты, что Леля с трудом подавил в себе желание снять ботинки. Он поднялся на второй этаж, в отличие от холла выдержанный в строгом стиле публичного дома: экзотические деревца в кадках, приглушенный свет, плакаты с хорошенькими девушками на стенах. Справедливости ради нужно отметить, что все девушки одеты, иногда даже чересчур одеты — несколько плакатов были посвящены рекламе мехов.
Леля не удержался и заглянул в первую дверь.
Фотостудия.
Фотостудия кишела людьми, только навскидку Леля насчитал пятерых: две умопомрачительные девушки на подиуме, один осветитель возле умопомрачительных софитов, один фотограф за умопомрачительным оборудованием и одно худенькое существо на побегушках.
— Закройте дверь, болваны! — не поворачивая головы, заорал фотограф.
Подчиняясь окрику, Леля прикрыл дверь и побрел по коридору — в сторону третьей по счету комнаты.
На искомой двери висела табличка «ГАТТИ». И больше ничего — ни имени, ни должности: модельный аналог Наполеона без всяких приставок. И тот же дизайн — тяжелое серебро на белом и виноградная лоза. Леля робко повернул ручку и оказался в небольшом предбаннике, заставленном креслами, диваном и несколькими журнальными столиками. В предбаннике никого не было. А из приоткрытой двери в кабинет доносилась музыка. Ничего будоражащего аппендицит и язву двенадцатиперстной кишки — мягкий джазовый саксофон.
Что ж, это знак свыше. Если Виолетта Гатти пребывает в хорошем настроении, Леля сможет поговорить с ней и о Чарли Паркере, и о Поле Десмонде. Главное — правильно построить беседу. Никаких наездов, доброта и кротость молочного поросенка. Глубоко вздохнув, Леля пересек водораздел, отделяющий кабинет от предбанника.
— Добрый вечер, — сладко-фальшивым тоном начал он и тут же осекся.
У окна стояла девушка лет двадцати пяти. Ничего общего с Гатти у нее не было. Взгляд Лели приклеился к девушке, а Ксения Никольская, с недавнего времени стервятником терзавшая отдельные части его тела, моментально вылетела из головы.
Сказать, что девушка у окна была красива, значило не сказать ничего. Она была совершенна. Мертвенный медальный профиль, копна вьющихся стриженых волос, влажно мерцающий глаз и губы, как будто вырезанные из плотного темного картона.
— Простите, — голос Лели безнадежно заблудился где-то в области трахеи, и его пришлось волоком тащить на поверхность. — Мне нужна… Мне нужна Виолетта Сергеевна.
Девушка повернулась к Леле, и все ее смертельное совершенство рассыпалось в прах. Но от этого она стала еще привлекательней. Через всю правую щеку девушки шел чудовищный шрам. Впрочем, взнузданный и укрощенный удачно наложенным макияжем, он совсем не портил девушку, наоборот, придавал ей необъяснимую прелесть. В этом шраме была заключена странная притягательная сила — почти как в стриптизерше, которая сбрасывает с себя последние крохи одежды.
Да, шрам был откровенен и взывал к такой же откровенности.
— Она сейчас придет, — сказала девушка, равнодушно скользнув по лицу Лели.
— Простите… Простите меня, вы не Регина Бадер?
Девушка улыбнулась: конечно же, идиот, я — Регина Бадер, разве ты не видишь, моя визитная карточка всегда при мне.
— Да.
В этом «да» не было никакого приглашения к путешествию, в этом «да» не было вообще ничего, и Леля растерялся. Продолжать беседу, если она началась с такого похоронного «да», — бессмысленно.
— Мне нужна Виолетта Сергеевна.
— Она скоро придет.
— Я могу ее подождать?
— Ради бога.
Регина Бадер снова отвернулась к окну. Замечать такую блеклую личность, как Леля, она считала ниже своего достоинства. А в опустевшем черепе Лели бродили самые разные мысли. Попросить у Бадер автограф? Попросить у Бадер стакан воды? Попросить у Бадер руку и сердце? Последнее показалось Леле весьма оригинальным, но он тотчас же подумал, что далеко не одинок в этом своем желании. И еще одно желание снедало его: снова увидеть шрам, перекочевавший на теперь невидимую ему сторону лица Регины.
— Простите, — снова заканючил Леля.
И она снова повернула голову. И он снова увидел ее шрам. Счастливая мысль обратить недостаток в достоинство и, как победный стяг, пронести его по жизни, конечно же, принадлежала Виолетте Гатти. Только человек, умудренный жизненным опытом и не боящийся ничего, способен на такой кардинальный шаг.