О, этот потерянный взгляд Кристиана, когда я вышла из комнаты! Я была так сурова с ним, так потрясена его жестокостью… сможет ли он простить меня… смогу ли я его простить? Мысли путаются. Подсознание печально качает головой, внутренней богини не видать. Мне хочется к маме. Я вспоминаю ее прощальные слова в аэропорту: «Прислушивайся к зову сердца, дорогая, и прекрати копаться в себе. Расслабься и получай удовольствие. Ты так молода, солнышко. Тебе столько еще предстоит узнать! Чему быть, того не миновать. Ты заслуживаешь самого лучшего».
Я прислушалась к зову сердца — и что получила? Горящую от боли задницу и сломленный дух. Я должна уйти, оставить его. Он не подходит мне, а я — ему. У нас ничего не выйдет. От мысли, что я больше никогда не увижу Кристиана, я задыхаюсь… о, мои Пятьдесят оттенков.
Щелкает дверной замок. Нет! Кристиан кладет что-то на тумбочку, затем кровать прогибается под его весом.
— Ш-ш-ш, — шепчет он.
Я хочу отодвинуться от него, но лежу как мертвая, не в силах пошевелиться.
— Не сердись на меня, Ана, пожалуйста, — шепчет Кристиан, зарываясь носом в мои волосы. — Не гони меня, — мягко выдыхает он мне в шею, его голос полон печали.
Мое сердце сжимается, молча обливаясь слезами. Кристиан целует меня ласково и трепетно, но я остаюсь холодна.
Мы лежим так целую вечность. Кристиан просто прижимает меня к себе, и постепенно мои слезы высыхают. Рассвет приходит и уходит, солнечные лучи пробиваются в окно, а мы по-прежнему молча лежим на кровати.
— Я принес тебе адвил и крем с арникой, — произносит Кристиан спустя долгое время.
Я медленно оборачиваюсь. В его серых глазах застыла тревога.
Прекрасное лицо. Кристиан не сводит с меня глаз, почти не моргая. За короткое время он стал удивительно мне дорог. Я протягиваю руку и кончиками пальцев пробегаю по его отросшей щетине. Он закрывает глаза и легонько вздыхает.
— Прости меня, — шепчу я.
Он открывает глаза и с удивлением смотрит на меня.
— За что?
— За то, что я сказала.
— Я не услышал ничего нового. Это ты прости меня за то, что причинил тебе боль.
Я пожимаю плечами.
— Я сама тебя попросила.
Зато теперь я знаю. Я судорожно сглатываю. Смелее, я должна ему сказать.
— Кажется, я не та женщина, которая тебе нужна.
В глазах Кристиана снова мелькает страх.
— Ты — все, что мне нужно.
Что он имеет в виду?
— Я не понимаю. Покорность — не мой конек, и будь я проклята, если еще раз позволю тебе проделать со мной то, что ты сделал сегодня. А ты сам признался, что тебе это необходимо.
Кристиан снова закрывает глаза, на лице мелькают мириады чувств. Когда он открывает глаза, в них — уныние и пустота. О нет!
— Ты права, я должен отпустить тебя. Я тебя недостоин.
Все волоски на моем теле становятся дыбом, земля уходит из-под ног, оставляя зияющую пустоту.
— Я не хочу уходить, — шепчу я. Черт возьми. Плати или играй. На глаза снова набегают слезы.
— Я тоже не хочу, чтобы ты уходила, — хрипло произносит Кристиан, большим пальцем вытирая слезинку с моей щеки. — С тех пор как я тебя встретил, я словно заново родился. — Его палец обводит мою нижнюю губу.
— И я… я люблю тебя, Кристиан Грей.
Его глаза снова расширяются, но сейчас в них застыл ужас.
— Нет, — выдыхает он, словно своим признанием я вышибла из него дух.
О, только не это!
— Ты не можешь любить меня, Ана… Это неправильно.
— Неправильно? Почему?
— Посмотри на себя! Разве я способен дать тебе счастье? — Кристиана душит гнев.
— Но ты уже дал мне счастье, — хмурюсь я.
— Не сейчас, не тем, что я сделал, не тем, что мне хочется делать.
О черт. Так значит, правда. Несовместимость, вот в чем причина наших разногласий. Я вспоминаю всех несчастных девушек, бывших его сабами.
— Нам никогда не преодолеть этого? — шепотом говорю я, сжавшись от страха.
Кристиан горестно качает головой. Я закрываю глаза.
— Что ж, пожалуй, мне пора. — Морщась, я сажусь на кровати.
— Нет, не уходи, — молит Кристиан в отчаянии.
— Оставаться нет смысла.
Внезапно на меня наваливается смертельная усталость, и я хочу одного — поскорее уйти. Я встаю с постели.
— Мне нужно одеться, и я хочу побыть одна, — говорю я без выражения и выхожу, оставив Кристиана в одиночестве.
Спускаясь вниз, я заглядываю в гостиную, вспоминая, что всего несколько часов назад Кристиан играл на рояле, а моя голова покоилась у него на плече. С тех пор столько всего случилось. У меня открылись глаза, я увидела его порочность, поняла, что он неспособен любить — ни принимать любовь, ни отдавать ее. Осуществились мои худшие страхи. Как ни странно, я ощущаю освобождение.
Боль так сильна, что я отказываюсь ее признать. Все мои чувства онемели. Я словно наблюдаю со стороны за драмой, совершающейся не со мной. Встаю под душ, тщательно моюсь. Выжимаю жидкое мыло на руку, ставлю флакон на полку, тру мочалкой лицо, плечи… снова и снова, и простые, механические движения рождают простые механические мысли.
Выйдя из душа, я быстро вытираюсь — голову я не мыла. Вытягиваю из сумки джинсы и футболку. Кожа под джинсами саднит, но я не жалуюсь — физическая боль отвлекает от разбитого вдребезги сердца.
Я наклоняюсь, чтобы застегнуть сумку, и замечаю подарок, который купила Кристиану: модель планера «Бланик L-23». На глаза набегают слезы. О нет… добрые старые времена, когда в моем сердце еще жила надежда. Я вытягиваю коробку из сумки, понимая, что должна вручить подарок. Вырвав листок из записной книжки, торопливо пишу:
Это напоминало мне о счастливых временах. Спасибо. Ана.
Я поднимаю глаза. Из зеркала на меня смотрит бледный призрак. Стягиваю волосы в хвост, не обращая внимания на опухшие от слез веки. Подсознание одобрительно кивает — ему не до попреков. Трудно смириться с тем, что твой мир обратился бесплодным пеплом, а надежды и мечты безжалостно растоптаны. Нет, я не стану сейчас об этом думать. Глубоко вдохнув, я поднимаю сумку и, оставив подарок и записку на подушке Кристиана, иду в большую гостиную.
Кристиан разговаривает по телефону. На нем черные джинсы и футболка, ноги босые.
— Что-что он сказал? — кричит Кристиан в трубку, заставляя меня подпрыгнуть. — Что ж, он может говорить чертову правду. Мне нужен его номер, я должен с ним переговорить… Уэлч, это полный провал. — Кристиан поднимает глаза и впивается в меня задумчивым мрачным взглядом. — Найди ее, — коротко бросает он в трубку и отключается.