— В этом нет необходимости. Я знаю свои права.
Александер опять сложил пальцы домиком, а Дэн стал белым как полотно.
— Вы можете в любой момент попросить нас удалиться, — заверил меня Коннери.
Его слова вызвали у меня улыбку. Он напоминал мне копов и пожарных, что были среди моих новоорлеанских родственников по материнской линии: все как один крупные мужчины с седыми волосами а-ля Спенсер Трейси.
— Я понимаю. Расслабьтесь, лейтенант, — грустно улыбнулся я. — Наверное, с вашей точки зрения, это дело кажется чертовски странным.
— Джереми, почему бы тебе просто не ответить на вопросы? — раздраженно спросил Дэн, который, похоже, уже был на пределе.
Александер не проронил ни слова и напоминал восковую фигуру.
— Ну что ж, Джереми, я все скажу, — произнес Коннери и вытащил из кармана пачку сигарет. — Вы не против, если я закурю? Большое спасибо. Сейчас никогда не знаешь, где можно курить, а где — нет. Сейчас, чтобы сделать затяжку-другую, необходимо выходить на заднее крыльцо. Я иду в свой любимый ресторан, хочу выкурить свою обычную послеобеденную сигарету, а мне говорят «нет». Так вот, Джереми, на настоящий момент больше всего нас волнует одно: установить местонахождение Белинды Бланшар. Итак, мой первый вопрос: Джереми, вы знаете, где она сейчас?
— Не имею ни малейшего понятия. В своем письме, отправленном мне в Новый Орлеан, она написала, что находится за две тысячи миль от меня, что может означать Европу, или Западное побережье, или Нью-Йорк. Кстати, примерно четыре недели назад, а точнее седьмого, ей исполнилось семнадцать. Когда она уезжала, у нее с собой была приличная сумма денег и одежда на все случаи жизни. Если бы я знал, где она, то немедля отправился бы туда прямо сейчас. Я попросил бы ее выйти за меня замуж, так как люблю ее и считаю, что самое правильное для нас — срочно пожениться.
— Джереми, а вы думаете, она выйдет за вас? — растягивая слова, ничего не выражающим тоном спросил Коннери.
— Не знаю. Надеюсь, что так.
— Почему бы вам не рассказать нам все?
Я вспомнил о словах Джи-Джи, который давеча сказал, что у них навязчивая идея насчет Белинды. А потом я вспомнил о том, что советовал мне сделать Дэн.
Я начал свой рассказ с описания нашей первой встречи, о заварушке на Пейдж-стрит и о том, что она переехала ко мне. Да, в заявлении того полицейского все верно. Я действительно назвался ее отцом. Я хотел ей помочь. Привез ее к себе домой. Но я действительно не знал, кто она такая, а одним из ее условий было не задавать лишних вопросов. Потом я перешел к своим картинам. Рассказал о тех месяцах, что мы были вместе. Словом, обо всем хорошем, что было между нами…
— А затем здесь появилась Бонни, — прервал меня Коннери. — Ее частный самолет приземлился в Международном аэропорту Сан-Франциско десятого сентября в одиннадцать сорок пять. Там Бонни встречала ее дочь. Все верно?
Я ответил, что не знаю наверняка. И объяснил, что узнал, кто такая Белинда на самом деле, только посмотрев «Конец игры». Я подробно описал визит Бонни и наш разговор в «Хайятте», во время которого Бонни попросила меня присмотреть за Белиндой.
— Если уж быть до конца точным, она пыталась шантажировать вас?
— Почему вы так считаете?
— Я основываюсь на заявлении водителя лимузина, который слышал, как они с дочерью разрабатывали план действий. Машина была припаркована, а стекло, отделяющее его от пассажиров, поднято не до конца, так что он слышал каждое слово.
— Тогда вы знаете, что все было разыграно, как по нотам. Кроме того, перед тем как покинуть «Хайятт», я забрал у нее негативы.
Рассказав ему правду, я почувствовал огромное облегчение. Получается, он знал самую неприятную часть нашей истории. И мне не надо было ничего ему рассказывать. Теперь я мог более или менее чистосердечно признаться в причине и последствиях той роковой стычки с Белиндой.
Я подробно рассказал о драке, об уходе Белинды, о письме, которое пришло пять дней спустя, и о мотивах, побудивших меня, не откладывая, выставить картины.
— Словом, мы с ней совпали по фазе, — произнес я. — В какой-то момент наши желания совпали. Я всегда хотел показать картины. И к тому времени, когда мы уехали в Новый Орлеан, мне уже не было нужды обманывать себя. А сейчас мне следовало выставить картины уже ради нее, потому что все должны были узнать, кто она такая; потому что это было единственным способом дать ей возможность больше не прятаться и не убегать, а возможно, и заставить ее понять и простить меня.
Раздавив окурок в пепельнице, Коннери изучающе смотрел на меня.
— Вы позволите взглянуть на письмо? — спросил он.
— Нет, оно принадлежит Белинде, оно не мое. Письмо хранится там, где его никто не сможет найти. Я не могу сделать его достоянием гласности, поскольку оно ее, и только ее.
Подумав немного, Коннери начал задавать мне вопросы о самых разных вещах. О книжном магазине, где я впервые увидел Белинду, о том, когда был построен дом моей матери в Новом Орлеане, о мисс Энни, о соседях, о ресторанах, где мы обедали в Сан-Франциско и в Новом Орлеане, о том, что носила Белинда в Новом Орлеане и сколько у нее было чемоданов.
Однако постепенно я начал понимать, что он намеренно повторяет определенные вопросы, особенно о той ночи, когда Белинда ушла от меня. Взяла ли она с собой все вещи, те самые чемоданы, или нет, объявлялась ли она после своего ухода и, конечно, добровольно ли она позировала для фотографий или нет, а также зачем я уничтожил снимки.
— Послушайте, мы с вами топчемся на месте, повторяя по сотому разу одно и то же, — сказал я. — Чего вы на самом деле хотите? Конечно, я уничтожил фотографии. Я уже объяснял. А что бы вы сделали на моем месте?
Коннери тут же начал говорить примирительным тоном.
— Джереми, мы весьма ценим ваше сотрудничество, — сказал он. — Но видите ли, семья очень переживает за эту девочку.
— Я тоже.
— Здесь ее дядя Дэрил. Он подозревает, что Белинда могла принимать наркотики на улице, что она не вполне адекватна и не способна отвечать за свои действия.
— А что говорит ее отец?
— Повторите, пожалуйста, еще раз. Значит, около семи вы пошли спать. Она что, до этого времени находилась в своей комнате? А мисс Энни, экономка, она что, принесла ей ужин?
— Когда я проснулся, ее уже не было, — кивнул я. — А видеокассета с «Концом игры», как я и говорил, лежала рядом со мной на ночном столике. Она явно хотела что-то этим сказать. Но вот что конкретно, я не знаю. Возможно, она как бы говорила: «Выстави картины». И свою просьбу она повторила в письме, что пришло пятью днями позже…
— А письмо?
— В банковском сейфе!
Коннери бросил взгляд в сторону второго детектива, потом посмотрел на часы.
— Джереми, я очень ценю ваше сотрудничество, и мы постараемся больше не отнимать у вас время, но лейтенант Бергер, с вашего позволения…