Шаховской, который присутствовал при разговоре, воскликнул:
– Боже мой, мама, неужели и ты не понимаешь – я женился на Евгении по любви, а не из-за меркантильных расчетов! Мне так тяжело!
Я могла представить себе, как же тяжело бедному Федору. Мое сердце обливалось кровью, когда я видела его, осунувшегося, похудевшего, со слезами на глазах.
Событием следующей недели стали помпезные похороны Евгении. Ирупов истратил на эту церемонию колоссальные средства. Сорок лошадей, украшенных черными помпонами и черными же страусиными перьями, везли карету, в которой покоился гроб бедной девочки. Адриан Николаевич поклялся, что поставит своей дочери памятник и возведет для нее великолепный мавзолей. Его супруга с нервным срывом лежала где-то в покоях их особняка, сам Ирупов, одетый во все черное, превратившийся в свою тень, в гордом и страшном одиночестве шествовал за каретой с телом Евгении.
Ее погребли на местном кладбище.
– Елена Карловна, спасибо вам за все, – сказал мне на прощание Ирупов. Он решил как можно быстрее уехать в Петроград. Он, насколько я знала, не верил ни на йоту в виновность анархиста Аркадьева, поэтому и не хотел становиться участником фарса.
Я проводила его с женой до ближайшей железнодорожной станции, откуда они отправились в столицу. Смерть Евгении Ируповой, неразгаданная и такая страшная, так бы и осталась легендой нашего городка, если бы не следующее событие, которое произошло через семнадцать дней, двадцать второго августа…
Тот день выдался на редкость дождливым. Все говорило о том, что в Староникольск пришла осень. Холодные струи хлестали по стеклам, пронзительно выл ветер. Несмотря на эту погоду, я, как обычно, отправилась на изыскания – поиски окаменелостей в близлежащем меловом карьере. Я давно наметила себе этот день, и не в моих правилах отказываться от задуманного из-за плохой погоды.
Я вернулась к себе около полудня. Дождь почти прекратился, с неба сыпалась водяная пыль, однако выглянуло и солнце. Я снимала в прихожей свой дождевик, когда услышала трель телефонного звонка. Трубку сняла экономка, которая доложила, что со мной желает разговаривать городничий. Удивившись этому и одновременно полагая, что его звонок объясняется новым поворотом в деле Евгении Ируповой, я взяла трубку.
– Елена Карловна, – услышала я голос городничего, своего старого знакомого. – О том, что сегодня случилось, прошу никому не рассказывать. Мы обнаружили еще одну удушенную жертву.
– Что вы говорите! – воскликнула я.
Экономка, сразу же навострившая уши, сделала вид, что стирает пыль с картин в гостиной. На самом деле эта любопытная особа подслушивала мой разговор. Я давно привыкла к этому, однако не хотела, чтобы она уловила суть. Эта длинноносая особа была болтлива, как сорока.
– Самое ужасное, что убийца снова применил шарф с изображением цветка, на этот раз эдельвейса. Точно такой цветок – эдельвейс – был найден и на теле жертвы.
Лишена жизни на этот раз была Екатерина Ставровна Ульрих, молодая и богатая вдова, проживавшая в полном одиночестве в шикарном особняке в самом центре города.
– Мы были бы вам чрезвычайно благодарны, Елена Карловна, если бы вы навестили нас, – сказал городничий. В его голосе я уловила панические интонации. Я, снова натянув дождевик, отправилась к особняку Ульрихов. Пока я шлепала по лужам, в голову мне лезли разнообразные мысли. Итак, второе убийство. Что это значит? Я читала труды психиатров и господина Фрейда. Также увлекалась криминологией на дилетантском уровне. Неужели в нашем городе завелся отвратительный монстр, который убивает женщин? Мне сразу же вспомнился Джек Потрошитель, так и не изобличенный убийца, лишивший страшным образом жизни пять дам легкого поведения в Лондоне в 1888 году. Тогда упорно говорили, что этим зверем был внук королевы Виктории Эдвард, будущий наследник британского престола. Впрочем, после его смерти несколько лет спустя от воспаления легких эти разговоры несколько стихли.
Но Лондон – гигантский мегаполис, гнездилище порока, страстей низменной чувственности. А Староникольск – уютный маленький городишко…
Я подошла к витым воротам особняка Ульрихов, молодой полицейский почтительно пропустил меня внутрь. Городничий встретил меня в холле, обставленном богато и с большим вкусом.
– Елена Карловна, спасибо, что согласились прийти. Нам требуется ваша помощь. Ведь вы были на месте первого преступления, может быть, вам что-то бросится в глаза. Пойдемте, тело находится в будуаре Екатерины Ставровны.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Екатерина Ставровна Ульрих была известной в нашем городке личностью. Молодая – едва ли ей было больше двадцати семи – она несколько лет назад удачно вышла замуж за обеспеченного фабриканта Рихарда Ульриха. До этого она была обыкновенной учительницей, преподававшей в женской гимназии. Ульрих, потомок немецких переселенцев, был выгодной партией. Он был в два с половиной раза старше жены. Из бедной учительницы она сразу же превратилась в одну из важных дам в Староникольске.
А когда ее супруг скончался и оставил ей весомое наследство, она стала очаровательной молодой вдовой. Рихард Ульрих умер как-то подозрительно и скоропостижно, за завтраком. Ходили слухи, что, отхлебнув кофе, заботливо приготовленный женой, он пожаловался на першение в горле, и меньше чем через полчаса он был мертв. Официальная причина смерти – удар. Однако кое-кто намекал, что Екатерина Ставровна избавилась от надоевшего супруга, который к тому же составил в ее пользу завещание, при помощи яда. Говорили, что она замыслила смерть Ульриха вместе со своим любовником, но следствия так и не было.
И вот – жертвой преступления стала она сама. Я знала госпожу Ульрих поверхностно, всего несколько раз встречалась с ней на светских раутах. Она упорно отказывалась жертвовать на музей, а один раз, когда я с подписным листом в пользу обустройства в Староникольске детской больницы показалась на пороге ее особняка, просто велела выставить меня вон. Екатерина Ставровна предавалась веселой жизни, отдыхала на юге Франции, тратила деньги покойного супруга и – опять же по неподтвержденным слухам – заводила одного любовника за другим.
Итак, я поднялась на второй этаж. Около будуара, сидя в кресле, рыдала служанка, которая, видимо, и обнаружила тело хозяйки. Екатерина Ставровна имела приходящую прислугу, оставалась на ночь в особняке одна. Она говорила, что ничего не боится, однако это добровольное затворничество, как опять же шептались, на самом деле было нужно ей для оргий, которые она устраивала ночью.
Будуар госпожи Ульрих был обставлен в нежно-персиковых тонах. Ее тело, облаченное в лавандовый пеньюар, лежало на пушистом персидском ковре, застилавшем пол, рядом с большим трюмо, на котором стояли бесчисленные тюбики и баночки со средствами для придания и поддержания красоты.
На груди жертвы, немного увядший, со сверкающими капельками воды, лежал эдельвейс. Шею жертвы обвивал черный шарф, чрезвычайно похожий на тот, каким была задушена Евгения, с одной только разницей – этот шарф украшало изображение эдельвейса.