Юлия не знала.
– Нам пора, оденьтесь во все черное, – сказала Виктория Карловна.
Сама директриса нарядилась в темный спортивный костюм, надела на голову черную шапочку и стала выглядеть, как заправская грабительница. В сумочке у нее был фонарик, перочинный ножик и коробок со спичками.
– Валерий Афанасьевич отбыл сегодня на автобусе в семь тридцать утра. Я сама видела, как он, споря с водителем, запихнул несколько чемоданов в багажное отделение, не желая платить за лишний вес. Ключ наверняка у его Марии. Насколько я ее знаю, она сразу же отправилась убираться в его особняке. Она та еще особа, бредит чистотой, драит у себя в квартирке днем и ночью. Она всегда не любила детей в школе за то, что они ходят по мокрому полу, оставляя следы. Такая вот странная, как и сам Валера, особа. Ее мать, Надежда Клементьевна, была родной сестрой матери Почепцова. Такая же сухая, как вобла, педантичная и жестокая, преподавала в той же школе, где потом работала уборщицей ее дочь, химию и биологию. Я сама у нее училась и никогда не могла получить выше «четверки», хотя знала все назубок! Она говорила, что химию на «пять» знает только господь бог, на «четыре» – она сама, а остальные едва ли выше «тройки». Ей доставляло удовольствие препарировать лягушек. Бр-р, что за семейка монстров!
Они выбрались из дома, когда уже темнело. Был десятый час. Погода снова начинала портиться. Ветер, подхватывая первые опадающие листья, стегал в лицо, небо было затянуто черными тучами. Лето закончилось.
Виктория Карловна провела Юлию к особняку Почепцова. Он обитал в небольшом двухэтажном домике желтого цвета, с двумя колоннами у входа и двумя гипсовыми львами на крыльце. Все окна были зарешечены, массивная железная дверь закрывала вход. Директриса указала на второй этаж:
– Смотрите, деточка, Мария все еще там.
Окна наверху светились бледным, призрачным огнем. Им пришлось на ветру и под начинающимся дождем прождать не менее часа, пока в дверях не показалась высокая худая тетка с ведром и шваброй. Женщина была одета во все черное. Она закрыла дверь, подергала ручку и побрела прочь.
– Ну слава богу, закончила, – вздохнула Виктория Карловна. – У меня такое впечатление, что Мария облазила все потайные уголки своего братца.
– Но как мы отберем у нее ключ, нападем? – спросила Юлия.
– О нет, – сказала Олянич. – Для этого существую я. Я в достаточно хороших отношениях с Марией, подождите, деточка!
Директриса нагнала уборщицу, окликнула ее. Мария, ощерившись, остановилась поболтать с Викторией Карловной. Олянич сделала вид, что споткнулась, Мария подоспела ей на помощь. Через десять минут, распрощавшись, женщины разошлись. Виктория Карловна с видом победителя вернулась к Юлии. Она потрясала несколькими ключами.
– Смотрите, что мне удалось выудить из кармана уважаемой Марии! Немного выдумки, и ключи у нас!
– И где вы только этому научились? – в восхищении пробормотала Юлия.
Директриса ответила:
– Огрехи плохого воспитания, деточка. Никогда не думала, что этот трюк мне пригодится, а надо же! Мария придет кормить попугая завтра во второй половине дня, до этого времени я снова навещу ее и подложу ключи, вряд ли она хватится их раньше. Так что в нашем распоряжении целая ночь, чтобы как следует обыскать особняк моего экс-жениха Валерия Афанасьевича. Ну что же, пойдемте, деточка!
Они направились к дверям дома Почепцова. Уже сгустилась темнота, на улицах не было ни единой души. Виктория Карловна ловко вставила ключ в замочную скважину, железная дверь с тихим скрипом распахнулась.
– Ну надо же, прямо как в швейцарском банке, – сказала она, потому что за первой дверью была вторая, деревянная. Дверь также поддалась без проблем. Юлия и Виктория Карловна прошли в особняк.
Им в лицо пахнуло затхлым воздухом и каким-то едким мыльным средством. Мария явно мыла паркетный пол. Виктория Карловна вытащила фонарик. Луч заплясал по стене и уперся в чей-то насупленный портрет.
– Валерий Афанасьевич почитает себя знатоком живописи и коллекционирует местных художников. По-моему, редкостная дрянь, никакого таланта, но он уверен, что скупает картины, которые со временем поднимутся в цене. Так, деточка, опустите жалюзи. У Почепцова, он хвастался, есть особые металлические жалюзи, которые не пропускают свет наружу.
Юлия сделала то, о чем просила ее Виктория Карловна. Директриса затем включила верхний свет. Юлия зажмурилась. Они находились в большом и просторном холле, который переходил в скудно обставленную гостиную, забитую книжными шкафами. Виктория Карловна первым делом бросилась к ним.
– Надо же, у него на самом деле редкостная коллекция, он не жалеет денег на все это, – сказала она. – И откуда у него такие средства? Впрочем, насколько я в курсе, те драгоценности, которые Валентина Клементьевна оставила ему в наследство, и в самом деле стоят много. Она занималась в войну тем, что обменивала ценные вещи у голодных и отчаявшихся людей на мешок муки или пару банок консервов. Она работала на складе, у нее всегда было много продуктов…
Она пролистывала книги, пытаясь найти дневник. Юлия тяжело вздохнула. В доме Почепцова были сотни, нет, тысячи томов. Если он спрятал дневник среди книг – например, вклеил его в обложку какого-нибудь произведения, то им не хватит и недели, чтобы отыскать его.
– Где же он может хранить дневник моей бабки? – задавалась тем же, что и Юлия, вопросом директриса. – Попробуем мыслить логически. Куда бы вы на месте Почепцова спрятали дневник?
– Например, в сейф в кабинете или в ящик письменного стола, который закрывается на ключ, – ответила Юлия.
– Вполне стандартный ход, деточка, и, скорее всего, Валера так и сделал. Ну что же, я была у него в доме всего один раз, когда он представлял меня своей матушке. Помню, это было в конце весны, мы сидели на кухне и пили чай. Надо отдать должное Валентине Клементьевне, характер у нее был несносный, однако она удивительно хорошо готовила и пекла пироги. Мы ели пирог, кажется, из консервированных персиков, дикий дефицит в эпоху тотальной нехватки продуктов! Она тогда всласть надо мной поиздевалась, унижала перед собственным сыном, а тот сидел и молча за всем наблюдал, оскалив желтые зубки.
Юлия заметила, что Виктория Карловна до сих пор не может забыть о том неприятном для нее моменте. Они подошли к большой лестнице, которая вела на второй этаж. Юля отшатнулась – на нее смотрела морда дикого кабана с длинными клыками и безумными глазами.
– Деточка, не бойтесь, это всего лишь экспонат Валерия Афанасьевича. Одна из зверушек, которую он самолично застрелил, а потом сделал из нее чучело. Он же увлекается таксидермией… Научился этому у тетки, Надежды Клементьевны, она продавала свои чучела даже коллекционерам в Москве и Ленинграде.
Они поднялись по скрипящей лестнице на второй этаж. По всей стене, шедшей параллельно лестнице, висели морды животных – охотничьи трофеи Валерия Афанасьевича. Крестинина на мгновение представила, как щуплый Почепцов таится в засаде, выжидая появление беззащитного и ничего не подозревающего зверя, затем убивает его, берет тушу, относит домой, где в мрачном подвале освежевывает ее и делает из нее чучело. Жуть, да и только!