– Какие они жалкие! – воскликнул кто-то. – А мы их боялись!
Женщины снова засмеялись, и один из надзирателей взмолился:
– Прекратите, умоляю вас, прекратите!
– Обход! – крикнул кто-то.
И женщины, как привидения, исчезли в боковых улицах, проходах между бараками. Двадцать секунд – и площадь была пуста, только избитые охранники распластались в грязи.
Той же ночью всех заключенных выстроили на плацу, где перед ними держал речь директор. Сеньор Вилгон, задыхаясь от ярости, к которой примешивалась изрядная доля страха, заявил:
– Я знаю, что кто-то из вас принял участие в ужасной выходке! Приказываю вам сказать, кто это сделал!
Женщины молчали. Сеньор директор срывающимся голосом продолжил:
– Обещаю, что той, кто назовет мне имена, будет прощена половина ее срока!
Ни одна из заключенных и бровью не повела. Директор, схватив одну из женщин за плечо, завизжал:
– Виолетта, вынь из нее душу, прибей тут же, пусть все видят, что происходит с непокорными! Дубась ее до тех пор, пока она не назовет имена или кто-то не признается в содеянном.
– Вы хотите знать, кто проучил надзирателей? – спросила, выступая вперед, Софья. – Я.
– Я! – повторила, шагая вперед, Клара.
– Я... Я... Я... Я... – звенело над плацем.
Директор оцепенело следил за тем, как женщины одна за другой надвигаются на него.
– Они все принимали участие! – завопил сеньор Вилгон, отступая в ужасе. – Я прикажу наказать вас...
– Заткнись, козлиная борода! – прорычал кто-то в темноте.
– Это вы мне? – опешил директор.
Виолетта загрохотала:
– Сейчас же всех развести по камерам! Вы лишены права видеться с родственниками в течение года!
– Морковка, – произнес кто-то, и женщины захохотали.
Рыжеволосая надзирательница икнула. С подобным она сталкивалась впервые – неподчинение со стороны всех заключенных!
– Козлиная борода и морковка! Козлиная борода и морковка! – неслись издевательские фразочки.
И смех, дружный смех накрывал тюремщиков огромной волной. Виолетта и сеньор Вилгон ретировались, прикрываемые охраной с автоматами. Это была первая победа!
Через два дня в тюрьму пожаловала высокая комиссия из Эльпараисо – с целью расследования факта нападения на четырех надзирателей. Тем (в том числе и муженьку Виолетты) пришлось уволиться: никто больше не воспринимал их всерьез, никто их больше не боялся. Женщины подробно поведали комиссии о жестоких изнасилованиях, избиениях и убийствах, виновниками которых были надзиратели. Под давлением сверху сеньору директору сделали строгий выговор, а надзиратели перестали издеваться над женщинами. Это стало второй победой.
Популярность Софьи возросла необычайно. Ей удалось положить конец кастовой системе в тюрьме – зэчки и их подручные, находившиеся в меньшинстве, пытались вести себя, как и раньше, занимаясь рэкетом и обирая заключенных, но нескольких из них поймали и жестоко избили. Зэчки затаились, понимая, что перевес на стороне тех, кого они раньше презрительно именовали «работягами» и безжалостно эксплуатировали.
– Я давно мечтала совершить в тюрьме революцию, – призналась Роза, – но получилось это у тебя. Однако учти: начальство ненавидит тебя и желает одного – вернуться к прежней системе, где главным является страх.
Софья, обращаясь к помощи Макса, направляла в столицу жалобы, прошения о помиловании и требования об улучшении условий содержания заключенных. Если раньше она наивно думала, что только сама угодила в тюрьму за преступление, ею не совершенное, то вскоре убедилась, что множество женщин, едва ли не десять процентов, разделяют ее судьбу. Полиция выбила из них признания, или подтасовала улики, или схватила первого попавшегося, лишь бы победоносно заявить о раскрытии дела.
Многие другие женщины, вина которых была неоспорима, получили за совершенные преступления, пойти на которые их вынудили бедность и отчаяние, сроки, не соответствующие тяжести содеянного. За мелкое воровство, кражу из церкви ящика с пожертвованиями или нескольких куриц со двора богатого соседа суды, не колеблясь, навешивали по семь, десять, а то и двадцать лет!
Не забывала Софья и о собственном деле: ей регулярно приходили ответы из министерства внутренних дел, генеральной прокуратуры и приемной президента – все инстанции отказывали в пересмотре приговора. Но девушка в тот же день отсылала еще по два письма в различные инстанции.
Временами на нее накатывало отчаяние. Казалось, что ее бешеная деятельность ни к чему не приведет, она так и останется в тюрьме до скончания дней. Макс уверял ее, что это совсем не так.
– Я знаю, нам удастся одержать верх! – сказал он однажды. – Кое-кто в столице догадывается, что ты не имеешь к ограблению отношения, но боится заявить о своих сомнениях вслух первым, ожидая, пока это не сделает кто-то другой.
После того разговора с Максом Софья стала направлять по три письма в неделю эльпараисским властителям. Как-то по тюрьме разнеслась удивительная весть: молодая мулатка, приговоренная к семнадцати годам за кражу из ювелирного магазина кольца с рубином (она сделала это не из любви к драгоценностям, а от отчаяния – у ее младшего брата обнаружили лейкемию, и врачи заявили, что ему требуется дорогостоящее лечение, а медицинской страховки ни у кого из членов ее большого семейства не было, и это означало одно: болезнь не остановить, мальчик умрет без медицинской помощи), получила ответ из столицы: ее дело было пересмотрено, а приговор кассирован. К тому времени она провела за решеткой почти пять с половиной лет, и ей объявлялось, что она может покинуть колонию. Это была третья победа.
Софья воспряла духом: коста-бьянкская Фемида, обычно столь равнодушная к судьбам простых людей, неповоротливая и преклоняющаяся перед звонкой монетой, признала собственную ошибку и отступила.
* * *
К тому времени Софья отметила печальную дату – вторую годовщину пребывания в тюрьме. Ночью ей опять сделалось невыносимо грустно, и она тихонько заплакала. Клара, до того громко храпевшая, внезапно проснулась, спустилась вниз и, усевшись на лежак около Софьи, погладила ее по голове.
– И твое время настанет, прынцесса, – заявила негритянка, – и ты выйдешь на свободу! Знаешь, о чем я подумала? Может, и мне написать в столицу? Ну, отравила я шлюшку, что с моим мужиком спала, но я уже миллион раз раскаялась! Вот бы хорошо оказаться снова на свободе! Мне много не требуется: небольшой чистенький домик, своя фруктовая плантация, на которой буду пахать от зари до зари, и чтоб детишки, которых заведу, резвились рядом. Хочу, чтобы людьми они стали, образование получили... Эх!
Клара внезапно тоже разрыдалась и уткнулась в плечо Софьи. Девушке пришлось утешать негритянку. Софья поняла: ее жалость к себе смешна и недостойна, она не имеет права останавливаться на полпути! Надо приложить все усилия для того, чтобы выйти из тюрьмы, причем в ближайшем будущем! По случаю освобождения Урсулиты (так звали мулатку, которой даровали свободу) в тюрьме устроили праздник. Начальство, с недавних пор прекратившее репрессивные меры в отношении заключенных, побоялось запретить его.