Звягинцев пересказал историю, рассказанную Инессой.
И все события сегодняшнего утра в хронологическом порядке. Его рассказ не отличался красотой и стройностью и к тому же грешил душноватым стилем милицейских протоколов. Иногда Марка коробило от некоторых словосочетаний Звягинцева, но на это Пал Палычу было совершенно начихать.
Его беспокоила какая-то смутная, еще не до конца оформившаяся мысль.
Что-то в поведении Марка показалось ему странным. Что-то такое он сказал… Или, наоборот, не сказал?
Рассказ Звягинцева уже подходил к концу, когда он наконец-то ухватил за хвост мысль, терзавшую его.
Когда Марк узнал об убийстве Шмаринова, он даже не спросил о его жене.
Он и словом о ней не обмолвился, хотя это было совершенно естественно: поинтересоваться судьбой несчастной, прикованной к постели женщины. Если уж обладающий недюжинной силой Шмаринов был убит, да еще в своем номере, в котором находилась и Инесса, то спросить о ней было самым естественным продолжением темы.
Марк не мог не знать, что Инесса лежит в номере мужа, что никуда она деться не может, и в любом случае она — самый нежелательный свидетель из всех возможных. Если убили мужа, то почему пощадили жену? Этот вопрос напрашивался сам собой, но Марк его не задал.
Почему он не задал его?
Звягинцев внимательно вгляделся в сосредоточенное лицо Марка: толковый парень, с жесткой складкой у рта, наверняка сам себя сделал, если занимает такой пост. И очень неглупый.
Очень неглупый, если принять во внимание те вопросы, которыми он сразу же начал мучить Звягинцева. Впрочем, Звягинцев сам шел на этот разговор, ему была интересна логика Марка. Молодой человек неплохо знал убитого и вполне мог быть ему полезен.
Выслушав долгий монолог Пал Палыча со всеми утомительными подробностями, Марк долго молчал. А потом поднял на Звягинцева похолодевшие и готовые к прыжку глаза.
— Значит, следственная группа еще не прибыла на место происшествия?
— Нет. И в ближайшие дни вряд ли появится. Вы же видите, что творится с погодой.
— Вижу, — Марк поднялся с кресла, подошел к окну и закрыл его, чуть задержавшись у рамы: присев на корточки, он стряхивал снег с узенького подоконника вниз.
Интересно, зачем он это делает, с неприязнью подумал Звягинцев, аккуратист чертов, наверняка у него в роду были какие-нибудь швабы из Северной Рейн-Вестфалии с их надраенными цветочными горшками и утомительно чистыми кальсонами.
— Это печально. — Марк отошел от окна и снова сел в кресло.
— В каком плане?
— В том плане, что еще несколько дней убийца пробудет на свободе, я так понимаю. Из «Розы ветров» он выехать не может. По той же причине, по которой сюда не могут подняться оперативники.
«В этих построениях мы с тобой совпали, парень».
— И теперь следствие представляете вы.
— Да, я, — Звягинцев нагнул голову в ироническом полупоклоне.
— И какие же версии у следствия?
— С версиями как раз главная проблема. Я еще не опрашивал свидетелей…
— А что, были свидетели?
— Ну кто-то же видел Шмаринова в гостинице. И потом, если вы были с ним в баре, кто-то мог наблюдать, как он входил и выходил. Вы были вдвоем?
— Сначала втроем.
— Ваша жена.
— Да. Я, Ольга и ее отец. Потом Ольга ушла. Она выпила лишнего, ей было неудобно перед отцом.
— А вы? Вы даже не проводили жену, тем более что она выпила лишнего?
Марк смутился.
— Видите ли… Я сейчас занимаюсь одной сделкой для нашей компании. И мне нужно было срочно обсудить с Игорем Анатольевичем кое-какие детали. Тем более Ольга попросила ее не провожать. Ей надо было остаться одной.
— Почему?
— Ну откуда же я знаю — почему. Иногда надо проявлять тактичность в отношениях.
— — Хорошо. Значит, Ольга ушла… В котором часу она ушла?
— Я не помню. Что-то около двух.
— Кстати, о вашей жене. Что-то долго она моется, вам не кажется?
— Она любит принимать ванну. — Марк скосил глаз на Звягинцева: если ты, старый, не очень хорошо пахнущий козел в засаленном галстуке, не так часто моешься, то это не значит, что твоему примеру должны следовать все остальные.
— Ну хорошо. У меня еще будет время с ней поговорить.
Об отце вы должны сказать ей сами.
— Конечно.
— Продолжим. Вы расстались…
— Что-то около четырех часов. Я проводил его до холла отеля… Нас вид ел портье.
— Не сомневаюсь, — не преминул отыграться Звягинцев. — Намекаете на алиби, Марк?
— Намекаю. У вас же нет никаких версий, и вы можете выстроить любую. Я бы не хотел оказаться в центре этого строительства.
— Понятно.
— Мы расстались с ним около четырех, и я вернулся к себе.
— Ваша жена была дома?
— Конечно. Она спала. Света я не включал, чтобы ее не потревожить.
— Похвальная забота.
— Уснул сразу, как в омут провалился. Слегка перепил, знаете. Я вообще-то не пью.
«Твой наглый братец Иона тоже не пьет, так что, похоже, это у вас семейное».
— А что предпочитаете?
— Обычно коньяк. В небольших дозах он неплохо влияет на деловые переговоры.
— «Наполеон», да? — спросил Звягинцев и тотчас же почувствовал во рту клопиный привкус: никогда больше он и в рот не возьмет этот хренов «Наполеон». Водка и пиво куда более бесхитростны. И поднимают настроение. И никакой изжоги.
— Почему — «Наполеон»? — удивился Марк.
— В номере у Шмариновых на столике стоял «Наполеон».
И три бокала.
— А-а… — Марк снисходительно посмотрел на Звягинцева. — Это мы вечером пригубили. Я, Игорь и Ольга. За встречу. За его фантастический полет сюда, в «Розу ветров», за то, чтобы Инка быстрее поднялась на ноги.
— А сама Инесса?
— А что — Инесса? Она не пила. Ваш доктор весь день пичкал ее болеутоляющими уколами и сказал, что спиртное ей категорически запрещено.
Так. Значит, бокалы в бумажных пакетах отпадают. Одной головной болью меньше.
— Значит, вы сами и пили.
— Баловались, мой дорогой Шерлок Холмс. Баловались.
Никто из нас не злоупотребляет спиртным.
— Как вы думаете… Кто бы мог совершить это?