Во второй половине сентября, пользуясь затишьем на фронте и во внутриполитической жизни России, Татьяна выбила разрешение на вывоз из страны целого эшелона, набитого предметами искусства, драгоценностями, старинной мебелью. Она не намеревалась оставлять все это на разграбление черни: в том, что в России вскоре начнется кровавая заварушка, как во Франции в 1789 году, женщина ни секунды не сомневалась.
В одном из вагонов состава находились огромные несгораемые ящики, прикрепленные к полу массивными болтами. Ключи от ящиков были в единственном экземпляре и находились у Татьяны. В тех ящиках было то, что намного дороже древнеримских мраморных статуй, французских гобеленов и натюрмортов старых голландцев: чертежи, схемы, формулы, описание технологических процессов, патенты, заявки на изобретения и прочие бумаги, которые, как знала Татьяна, после войны (рано или поздно война ведь окончится!) станут основой ее благополучия за пределами России.
Что ж, эмигрировав из страны, она сможет вести жизнь в богатстве и покое – денег на счетах в иностранных банках более чем предостаточно. Но ведь она – наследница самого Беспалова (от фамилии Левандовская Татьяна решила отказаться – с Яном ее ничто более не связывало, разве что сын Пашутка) и должна продолжить дело отца. Заводы и фабрики с собой не заберешь, однако их можно выстроить и на другом месте. Главное, что у нее имеется интеллектуальная собственность, и, обладая миллионами, Татьяна сможет возродить империю отца, пусть за рубежом. А дальше... Кто знает, может, в России через несколько лет все наладится, и тогда она с триумфом вернется обратно...
Узнав о том, что Временное правительство свергнуто, а к власти пришли большевики под началом Владимира Ленина, Татьяна поняла, что настала пора действовать. Не дожидаясь визита строгих комиссаров, она пятью днями позже покинула Петроград. Взяла с собой только саквояж, положив в него документы и двести тысяч в английских фунтах; ее сопровождали Пашутка и его бонна, мадемуазель Лазьен.
Татьяна перебралась в Финляндию, а оттуда в Швецию, где заранее купила небольшую уютную виллу на окраине Стокгольма. В Скандинавии она провела чуть больше года, пока наконец не закончилась война: как Татьяна и предполагала, Германия потерпела поражение и пережила революцию.
В декабре 1918 года она прибыла в Париж – город сиял огнями праздничной иллюминации, французы отмечали свой военный триумф и Рождество, первое за четыре года в мирное время.
В Париже Татьяну встретил ее старший брат Игнат: она поддерживала с ним тайную переписку еще при жизни отца, запретившего даже упоминать имя его первого отпрыска.
– Дорогая моя Танюшенька! – стенал по-французски Игнат, лобызая сестру и племянника. – Господи, как же я рад, что вы оказались здесь, в Париже, далеко от страшной и немытой России, где сейчас всем заправляют бородатые, уродливые и дурно пахнущие рабочие да крестьяне!
Татьяна, еще после смерти мужа обнаружившая в сейфе документы, знала, что Ян, он же Алексей, намеренно спровоцировал разрыв между отцом и Игнатом, желая добраться до состояния Беспаловых. Знала она и о том, что Игнат действительно уранист, однако это нисколько ее не волновало: старший брат был единственным, кто остался от некогда большой и дружной семьи Беспаловых.
– Дядя Игнат, посмотри... – начал Пашутка, демонстрируя тому машинку, купленную матерью в Стокгольме.
Но дядька, закатив глаза, произнес:
– О, Поль, прошу, не называй своего дядюшку этим ужасным грубым именем! Я для тебя oncle Georges.
Затем, обратившись к сестре, он живо спросил:
– Танюша, верно ли, что тебе удалось переправить большую часть состояния отца за рубеж? Ведь ты знаешь, что в последние годы он со мной не общался, мне пришлось зарабатывать на жизнь при помощи искусства...
Игнат, он же дядя Жорж, неплохо рисовал, а также писал рецензии на выставки и театральные премьеры для нескольких бульварных листков и вместе со своим любовником-танцовщиком содержал кафе для богемы. Впрочем, много денег это не приносило, однако позволяло Игнату именовать себя «покровителем искусств».
– Да, – коротко ответила Татьяна, – причем не только деньги, но и обстановку нашего петербургского особняка.
– О, значит, мы чертовски богаты! – обрадовался Игнат. – И больше не будем ни в чем знать нужды! Сестрица, ты ведь не бросишь на произвол судьбы своего старшего непутевого братца? Твоему сыну нужен дядя, а я стану отличным дядей!
– Я оказалась в Париже не для того, чтобы проматывать состояние батюшки, – остановила его восторги Татьяна.
– Но для чего же еще? – застыл в недоумении Игнат. – Деньги нужны для того, чтобы их тратить! Немцы разгромлены, позор под Седаном смыт тевтонской кровью и капитуляцией в Компьенском лесу, теперь все хотят одного – веселиться! А я знаю толк в веселье.
Татьяна (как всегда, в черном, с густой вуалью, скрывавшей лицо и шею) пояснила:
– Я прибыла в Париж, чтобы возродить империю отца.
– Танюша, забудь! – отмахнулся наманикюренной ручкой брат. – Прежнего не вернуть, отец умер, его заводы на Урале и в Сибири теперь принадлежат Советам. Какое тебе дело до всяких там взрывчаток, пилюль и сталелитейных домен? К тому же, извини за откровенность, ты женщина, и никто не воспримет твои попытки заняться бизнесом всерьез.
– Посмотрим, – откликнулась загадочно Татьяна. – Посмотрим, братец!
Татьяна знала, что главным является не происхождение. И не то, мужчина ты или женщина. И не гражданство. А одна-единственная вещь – деньги. Деньги делали из нищего короля, деньги превращали мерзавца в святого, деньги открывали любые двери и уничтожали предрассудки любого рода. А денег у Татьяны, единственной наследницы состояния отца и мужа, было очень много.
Едва только по Парижу распространился слух о том, что объявилась дочка Беспалова («того самого Беспалова!»), как к особняку на Елисейских Полях, где обитала Татьяна вместе с сыном, потянулись просители – беглые русские аристократы, бывшие генералы, разорившиеся дельцы, не считая сомнительных бизнесменов, прожженных мошенников, плаксивых монашек и развязных представителей мира искусств.
Татьяна никого не принимала, никому не давала денег, никого не хотела знать. И вскоре не только русские эмигранты шептались: эта Беспалова мнит о себе слишком много и ведет себя как царица Савская. Вот до чего доводят шальные деньги. Ну ничего, она уже свое получила – уродина уродиной и паранджу свою не снимает даже ночью. Говорят, она своего мужа отравила, а вовсе не та служаночка – и все ради денег. Так же плохо кончит, как ее папаша. И поделом будет!
В послевоенной Европе главным были именно деньги – тот, у кого их имелось в изобилии, являлся господином жизни. И Татьяна это прекрасно понимала. Империя ее отца сначала оказалась в руках лжеца, обманщика и проходимца – ее мужа и отца ее ребенка, однако она сумела положить этому конец. Затем лапу на заводы, фабрики, банки, акционерные общества, редакции газет, земельные владения наложили лапу большевики. Другая бы на месте Татьяны последовала совету Игната и стала бы наслаждаться жизнью, тратя вывезенные из России миллионы. Но она хотела доказать всему миру и в первую очередь самой себе, что способна стать у руля империи. Той империи, которую она потеряла и которую желала воссоздать за границей.