– Если потрясти хирурга Чеботарева и диктора Чеботареву, то можно много накопать, – заявил без обиняков Анатолий Иванович. – Хирург ведь подношения принимает. И, говорят, заливает за воротник. Его прижать можно запросто! А дикторшу... Отстранят от эфира, и дело с концом!
– Да и твои родители, Марина, могут всего лишиться в одночасье, – заметил, бесцеремонно закуривая, Николай Степанович. – У тебя здесь можно курить? Нельзя? Ну ничего, от пары сигареток еще никому плохо не стало.
И он стряхнул пепел прямо на белую скатерть.
– Подумай сама, Марина, – продолжил, пуская дым в потолок, наглец. – Всех твоих родственников – и настоящих, и несостоявшихся – легко уничтожить. Можно морально, а можно и...
Мужчины засмеялись, и Марина ощутила, что начинает дрожать, несмотря на жаркую погоду.
– Но на такие меры мы идем в исключительных случаях, – вступил в разговор Анатолий Иванович. – Например, когда какой-нибудь провинциальный журналистик, у которого молоко еще на губах не обсохло, вдруг решает поиграть в великого комбинатора. И создает проблемы для людей на самом верху!
– Значит, вы Мишу убили, ведь так?.. – выкрикнула Марина. – Его убили, потому что он хотел поведать правду о Гелло...
– Посмотри, Колян, какая она, оказывается, головастая, – ухмыльнулся гэбист. Голос его стал еще более неприятным. – Спрашивается, где твои мозги раньше были, курица ты мокрая? Ведь если б не болтала, то твой пацанчик до сих пор жив был бы.
И незваные гости снова загоготали. Марина не выдержала и бросилась на Анатолия Ивановича, но тот в момент скрутил ей руку, завел за спину и прошипел:
– Что, сломать? Это я очень хорошо умею. Причем потом неправильно срастется, на всю жизнь калекой останешься...
На глазах у Марины выступили от неимоверной боли слезы.
– Ну-ну, Толик, побаловался, и хватит, – охладил пыл напарника Николай Степанович. – У нас ведь сейчас не тридцать седьмой год!
– А жаль! – бросил тот, отпуская Марину.
Девушка, чувствуя, что по щекам струятся слезы, пробормотала:
– Что вам надо? Я вызову милицию...
– Кого, милицию? – Николай Степанович приложил к уху ладонь. – Да мы сами твою милицию арестуем! Значит, так, Марина... Толик прав, в гибели своего хахаля виновата только ты. Тебя же предупреждали – ни о чем не болтать! Ты документы подписывала! И у нас имеются твои признательные показания. Хотели ведь как с человеком с тобой, а ты плюнула нам в душу.
– Дура, она и есть дура, – заметил Анатолий Иванович, грузно опускаясь на тахту и водружая ноги в ботинках на стол.
– Так что тебе, естественно, придется понести за свою несдержанность наказание, – добавил Николай Степанович. – Аспирантуры тебе не видать как своих ушей. И о карьере в вузе придется навсегда забыть. Можно, конечно, дать ход твоим признательным документам, тогда ты загремишь в колонию...
– Ты ведь любишь папку с мамкой? – перебил его гэбист. – Их судьба тебе не безразлична? А судьба этих, как их, Чеботаревых?
– Между прочим, с ними может всякое произойти, – промурлыкал, закуривая новую сигарету, Николай Степанович. – Скажем, еще какой-нибудь несчастный случай. А может, и настоящее убийство.
– Да, в тридцать седьмом году такого не было, – вздохнул с сожалением его напарник. – А таких, как ты, Зимина, называли врагами народа.
– Ну, это ты, Толик, загнул! – игриво воскликнул Николай Степанович. – Какой же она враг народа? Так, девчонка безмозглая, которую придется кое-чему поучить. А учить надо, как я нашу овчарку Лайму учил, когда она щенком еще была. Если кучу наложит дома, то носом тыкаю прямо в дерьмо. Тапочки или книжку какую раздерет – снова физическая профилактика. Так и с людьми надо, чтобы понимали!
– Ну что, ты все поняла, красавица? – спросил Анатолий Иванович. – Мы можем на тебя положиться или нет?
Марина затравленно молчала. Потом с трудом выдавила из себя:
– Я поняла...
– В тот раз ты тоже так говорила, – напомнил Николай Степанович. – А потом – казус. Даже на пленку признание свое идиотское записала! Тебе, конечно, никто бы не поверил, но шуму было бы много. А мы все в это дело замешаны. И если Гелло полетит, то и нам будь здоров как достанется. Но у меня же семья, дети, скоро вот внуки пойдут...
– Поэтому будешь молчать. Тебе ясно? – жестко заключил Анатолий Иванович. – В противном случае разговоров больше не будет. Твои родственники у нас под неусыпным контролем находятся. Чуть что, мы за отца твоего примемся. И его, для начала, избитым найдут в подворотне. Или на мамашу твою маньяк какой нападет...
– Сексуальный! – со смехом добавил Николай Степанович. – Извращенец и садист! А ведь у тебя еще и бабушка с дедушкой имеются? Старики могут заснуть, забыв плиту выключить, и угореть...
– Да, вариантов много, – самодовольно усмехнулся гэбист. – И даже незачем все их перечислять, ты ведь уж взрослая, да еще почти ученая, сама в состоянии сообразить. Тебя-то мы трогать не будем. Зачем? Хуже всего, если ты будешь еще долго жить, зная, что на твоей совести несколько человек, погибших из-за твоего же длинного языка!
– Одного вот уже машина переехала, – вздохнул Николай Степанович. – Ну, пусть земля ему будет пухом! Когда, кстати, девять-то дней? Пригласишь нас-то? Хотя нет, я в отпуске буду. А на сорок дней обязательно загляну!
Марина знала, что не имеет права сейчас разрыдаться. Но колкие, жестокие, мерзкие слова привели к тому, что девушка не выдержала – и заплакала.
– Фу, нюни пустила! – с отвращением поджал губы Анатолий Иванович. – Я это больше всего ненавижу! И почему бабы думают, что слезами разжалобить могут?
– Ну, ей-то можно, все ж таки женщина, – благодушно возразил Николай Степанович. – А вот когда мужики плачут, это в самом деле гадко. Ну, Мариша, ты все поняла? Никаких глупостей, сиди тихо и вообще забудь обо всем. А то всем будет плохо! И заявление-то по собственному желанию ты напиши. Завтра же, чего кота за хвост тянуть. А то, не дай бог, чего приключится... Эй, уборная у тебя где? А то приспичило что-то!
Пару минут спустя мужчины наконец ушли, оставив в квартире тяжелый запах табачного дыма.
Марина зашла в туалет и увидела лужу на кафельном полу – подлец Николай Степанович пустил струю не в унитаз, а рядом, даже в такой мелочи продемонстрировав свое превосходство. Марина плакала, моя пол. Плакала, проветривая зал. Плакала, разрывая в клочья черновик письма, адресованный Горбачеву. Какая же она наивная! Никто ей не поможет, а письмо не достигнет адресата, попадет в руки к Гелло. И тогда...
Неужели эти типы правы и она виновата в смерти Миши? Ведь все могло быть иначе, и они были бы счастливы друг с другом, и жизнь шла бы совсем по-другому. Гелло и его подручные забрали у нее Мишу. И готовы причинить вред родителям, бабушке с дедушкой и Лилии Семеновне вкупе с Виктором Михайловичем. Шакалы не ведают пощады! И ей с ними ни за что не справиться...