— Нет, уважаемый, это ты пилил вон там.
— А что? По-моему, неплохо получилось. Для тебя, между прочим, старался. Вернее, для нас. Я попилил немного, а потом за пойлом пошел. Набрал всего и за бумажник. А мне бармен: «Что вы, что вы. Это все за счет заведения. И позвольте автограф». Ну, я расписался, жалко, что ли? Собрал барахлишко и к тебе. Разве плохо?
— А ты, Герт, оказывается, не только понтярщик, но еще и халявщик. Надо же такое придумать.
— Конечно, — он подмигнул мне, — а то ты, дорогуша, не знала. Уж не первый год знакомы. А выросли мы с тобой в золотые денечки застоя, так что от этих родимых пятен нам никогда не отмыться. Если получится, всегда на халявку прокатим.
— Нет слов. Герт, с возрастом ты совершенно не меняешься.
— Приятно слышать, мадам. А вот ты меняешься и каждый раз становишься все лучше и лучше. А ведь у нас могло бы что-то получиться.
Его рука нырнула под стол и нащупала мое колено. Я спихнула ее одним движением.
— Да, не первый год знакомы, — я в упор посмотрела на Герта, — так что давай без глупостей.
— Тебя, значит, тоже на секс не тянет? Я же говорю, с годами все здорово меняется. Можно просто посидеть, поговорить.
— Как, кстати, Ленка поживает? И Ксюха?
— Ленка все такая же стерва. А то ты не знаешь! Ушла с головой в искусство, стала похожа на сушеную воблу. Я как ее вижу, аж с души воротит. Не понимаю, как мог столько лет с ней прожить?
— Ты же тогда не просыхал, — поддела я.
— Это точно. Хотя не понимаю и другое, как Ленка столько лет терпела все мои свинские выходки. Мне ее даже жалко немного стало, когда я ее в последний раз видел. Но как только она рот открыла — все, как отрезало. Стервой была, стервой и осталась.
— А дочка? Сколько ей уже?
— Ксюхе? Почти четырнадцать. Красавица, сам удивляюсь, в кого она такая. Глаза огромные, ресницы на полщеки и черные, никакой туши не надо. Представляешь, пигалица, а уже такая модница. Еще пару лет, и. начнет парням голову морочить направо и налево.
— Опасное это занятие.
— Да нет. Ленка ее в строгости держит. Да и сама Ксюха серьезная такая, умненькая. Как ни приду к ним, обязательно об учебе рассказывает, тетрадки свои мне несет. В олимпиадах каких-то все время участвует. И к матери пристала — купи и купи компьютер. Вроде учиться помогает.
— Ну и купил бы ребенку. Неужто бабки не позволяют?
— Я купил бы ей самый лучший, да Ленка уперлась и ни в какую, мол, вредно все это, пусть лишний раз в библиотеку сходит да книжки почитает.
— Однако. Хотя, может, она и права. Но, с другой стороны, без компьютера сейчас никуда. Так что рано или поздно все равно согласится.
— Ладно. Давай еще, что ли?
— Нет, — я прикрыла свой стакан, — мне уже хватит. Тем более что завтра с утра на работу. А ты пей, если хочешь. Я с тобой ехать все равно не собираюсь.
— Ладно, и я пока пропущу. А с работой у тебя все в порядке? Есть что-нибудь интересное?
— Интересного у нас всегда хватало, причем с избытком, — желчно проговорила я. — На каждом шагу интересное, только успевай хватать.
— Расскажи, — потребовал Герт.
— А ты мне обещал о гастролях, — напомнила я.
— Будет тебе о гастролях. Выкладывай.
Я рассказала Герту о своей командировке в Гадюkино, о бабушке Савельевой, о предложении главного, о том, что теперь придется писать о нордвиндской диве и что Пошехонцев дал согласие на мою статью, писать буду о чем сама захочу.
— Так что, милый, — закончила я, — от вопросов тебе не отвертеться, а после этой шлюхи так приятно переключиться на что-то хорошее.
— Диана, — задумчиво пробормотал Герт, — а я ведь совсем недавно о ней от кого-то слышал. Кто-то рассказывал что-то очень занятное.
— Представляю…
— Нет. Не так сказал. Наоборот, что-то странное и неприятное. Возможно, убийство или что-то в этом роде.
— Ну ты даешь, Герт! Какое еще убийство? Сам-то понимаешь, что говоришь?
— Не помню, — Герт повертел в руках стакан, раздумывая, наполнять его или нет, — но что-то неприятное, связанное с областью искусства.
— А точнее?.. — Я вся напряглась. — Герт, миленький, вспомни. Это ведь может и впрямь оказаться очень интересным.
— Не могу, — Герт потер лоб, — пьяный был, слышал краем уха. Но если что-то вспомню, я тебе позвоню. Телефон прежний?
— Конечно. С чего бы ему меняться? Звони. Мне все-таки хочется написать о тебе. Представь, статья о человеке, который двадцать лет отдал искусству.
— Скажешь тоже, — хмыкнул Герт, — я и искусство… А знаешь, — он оживился, — ты ведь действительно можешь написать об искусстве, причем настоящем и к тому же жутко оригинальном. Согласна?
— Не темни, Герт. — Я развернула новую шоколадку (если после этого вечера смогу пролезть в дверь, то забуду про все диеты и тренажеры). — Объясни, в чем дело.
— Ты слышала о Карчинском? — Герт уставился на меня.
— Немного. Что-то такое было…
— Эх, ты! Карчинский на днях устраивает выставку в «Галерее искусств», сходи, не пожалеешь. У него картины в манере корейских мастеров Средневековья. Посмотришь, оценишь. Кроме того, он ведь еще и спец по корейской керамике. Вот о нем лучше и напиши. По крайней мере, оригинально.
— Карчинский… Нет, я точно о нем что-то слышала. Картины в корейском духе, говоришь? Наверное, ты прав. Это действительно может оказаться интересным. А он захочет со мной разговаривать? Художники, они ведь люди капризные…
— Захочет, — заверил меня Герт, — мы с тобой вместе пойдем. Но если вдруг я не смогу, — добавил он, — то просто сошлись на меня, и он ответит на любой твой вопрос.
— Надо же, какие у тебя знакомства, оказывается. Кто бы мог подумать?
— А что? По-твоему, если музыкант, то вокруг все время должны быть пьяные небритые рожи? Искусство, милая, оно для всех и не разбирает, кто музыкант-рокер, а кто ценитель и эстет. Ну, ты как, согласна?
— Согласна, еще бы. Ты меня заинтриговал. Хочется на все это посмотреть.
— Отлично. Значит, я тебе позвоню, и отправимся.
— Мне пора, Герт. — Я встала. — Уже очень поздно, а мне завтра рано вставать.
— Подвезу, — заявил он, тоже вставая. — Как ты одна доберешься?
Добрались мы, как ни странно, без приключений. Но Герт не был бы самим собой, если бы просто попрощался и уехал. Он остался, и, засыпая, я думала о том, что все же неплохо иметь постоянно при себе мужика, даже если после любовных игр он отворачивается к стенке и мгновенно засыпает.