И в дорожной пыли лежать оставлю. Мне, чем чужое брать, лучше свое отдать. Вот такой я человек, Леонтьич. Все, кто знает меня… А меня здесь все знают… Так и говорят: Василий Печенкин — святой. Василий Печенкин — бескорыстный, что бог-отец, бог-сын и дух святой!..
— Не спорю, друг мой, не спорю. Но пятидесяти рублей у меня нет… Ну их к черту, пятьдесят рублей?.. Какие уж тут пятьдесят рублей, когда vinum non habent! [12] .
И мэтр с тоской осмотрел бесплодную пустыню стола и даже поднял очи горе. Но манна крепостью хотя бы в семнадцать градусов падать с липких сводов не торопилась. Брат-близнец Вася, имевший о латыни самое отдаленное представление, тем не менее чутко уловил настроение Маслобойщикова. Он по-матерински прильнул к Гжесю и пробежался по его бесчувственному корпусу, как по клавишам рояля. Результатом экзерсиса в легком шопеновском стиле стало вытертое портмоне из кожзама.
А спустя секунду из портмоне была извлечена купюра достоинством в десять рублей и жалостливая мелочь в пятьдесят копеек.
— Ну, ты скажи! — шумно возмутился алкаш. — Десятка… Курам на смех, честное слово! А с виду — приличный человек. Что делать будем, Леонтьич?
Маслобойщиков ухватился за бороду так, как будто хотел отодрать ее вместе с кожей и нижней челюстью. Глаза его совершили круг почета по орбитам и остановились на предмете, который пытался втюхать ему алкаш Вася. Предметом этим был параллелепипед мечтательного нежно-зеленого цвета. Крутые бока параллелепипеда были засижены иероглифами, по нижней их кромке сновали стилизованные лодчонки, а по верхней — ветвились сосны.
— Говоришь, одеколон? — выдохнул мэтр.
?; — Чудный одеколон, — снова оживился алкаш, машинально засовывая десятку себе в карман. — Хочешь — жене дари, хочешь — любовнице. Хочешь — сам обливайся. Хочешь — магнитофон протирай.
Французы, они толк знают! Они дерьма не подсунут!
— Ты прав, друг мой, ты прав! — Маслобойщиков согласно закивал головой. — Вива Франс! Я ее, голубицу кроткую, вдоль и поперек исходил босыми ступнями… От Дувра до Марселя. В Авиньон «Макбета» привозил…
— Уважаю. — «Макбет» в Авиньоне произвел на алкаша такое впечатление, что он даже икнул. — Вот за это — уважаю!..
— Может, хряпнем его? — решился наконец-то на поступок Маслобойщиков. — За Францию… За колыбель Мольера и Расина? Она того стоит, поверь мне…
— Кого хряпнем? — бесцеремонно перебил мэтра брат-близнец.
— Его, — Маслобойщиков шумно выплюнул забившуюся в рот бороду и ткнул дрожащим от вожделения пальцем в стильную коробочку. — За Францию, за знакомство и вообще…
Подобная эксцентричность вкупе с алкоголической всеядностью повергла в ступор даже видавшего виды алкаша Васю.
— Ну, ты даешь, Леонтьич! — только и смог выговорить он, аккуратно подтягивая одеколон к себе: от греха подальше.
Конец этой мизансцены и застала Лена, подойдя к столику. Пригорюнившийся мэтр отнесся к ее появлению спокойно, зато алкаш заметно оживился.
— Купите, девушка, — сделал он второй заход. — Дешевле отдаю, чем сам взял. От жены отрываю, от детушек… В силу стесненных материальных обстоятельств…
— Что это? — спросила Лена.
— Чудный одеколон… Хочешь — мужу дари, хочешь — любовнику. Хочешь — сама обливайся. Хочешь — магнитофон протирай. Французы, они толк знают! Они дерьма не подсунут!..
Но Лена уже не слышала заискивающего голоса алкаша. Она, не отрываясь, смотрела на запакованную в целлофан коробочку нежно-зеленого цвета. У тисненных золотом иероглифов имелся подстрочник, хорошо ей знакомый, — «100 views of Edo».
«Сто видов Эдо».
Те самые сто видов. Одеколон, сочиненный английской парфюмерной компанией и переведенный на русский ленивыми поляками или ушлыми венграми с максимально возможным нарушением технологического процесса.
Те самые сто видов. Точно такие же, какие она продала в прошлую пятницу Роману Валевскому. Точно такие же…
— Можно взглянуть? — слабым голосом спросила Лена.
— Отчего же не взглянуть, — засуетился алкаш. — Взгляните. И недорого прошу — всего двести…
И, самым бесцеремонным образом покопавшись в Ленином — вполне благополучном и даже зажиточном — лице, вынес окончательный вердикт:
— ..двести семьде.., двести девяносто… пять!
«Сто видов Эдо» перекочевали в повлажневшие от воспоминаний руки Лены. Она взяла их без всякой задней мысли, подчиняясь безотчетному порыву и холодея от почти мистического совпадения. Но открытие, совершенное через секунду, потрясло ее. Это был не одеколон, идентичный тому, от которого она избавилась в прошлую пятницу, нет, — это был тот самый одеколон!
Она отдала Валевскому именно эту коробочку. Она запомнила ее в самых мельчайших деталях, как запомнила все, что касалось так неожиданно появившегося в ее жизни Романа Валевского: картон на днище с одной стороны был слегка помят, а на целлофане… На целлофане довольно отчетливо просматривался смазанный чернильный отпечаток ее большого пальца!
С трудом оторвавшись от отпечатка, Лена уставилась на алкаша. На приятеля знаменитого танцора Roman Walevsky он не тянул. Он не тянул даже на водопроводчика, который мог бы заменить прохудившуюся прокладку в ванной у приятеля знаменитого танцора Roman Walevsky. Он не тянул даже на сторожа при театре «Лиллаби». Между саксаулом и анютиными глазками было больше сходства, чем между Романом и алкашом. Этот окаменевший от паленой водки моллюск существовал в придонном иле, в то время как беспечная форель Роман Валевский плескалась в чистейших горных ключах.
— Откуда у вас эта вещь? — прерывающимся голосом спросила Лена.
Вполне невинный вопрос вызвал странную реакцию у алкаша. Нос его прямо на глазах увеличился в размерах и лживо раздвоился на конце, а брови наперегонки бросились к самым корням пегих волос. Алкаш скуксился и жалобным голосом профессионального юродивого загнусил:
— Вам-то какое дело? Будете брать или нет? Не будете, так и голову не морочьте…
— Откуда она у вас?! — проявила Лена завидную настойчивость.
— Премировали… К профессиональному празднику вручили… Как герою-пожарнику… Как чернобыльцу-инвалиду…
Если что-то в облике алкаша и напоминало о пожарниках, так это цвет лица. Столь богатую цветовую гамму — от свекольно-фиолетового до карминно-красного — мог создать только полноценный пожар на складе горюче-смазочных материалов. Или на нефтехранилище.
— Зачем вы лжете?! Где вы взяли этот одеколон? — продолжала напирать Лена.
— А ты кто такая, чтобы меня допрашивать? — трусливо схамил алкаш. — Понаедут, понимаешь ли, и права качают. Не нравится — не бери…