Покаянному рассказу Пашки о краже дурацкого газового шарфа Лена тоже не удивилась. Она и сама украла квартиру Романа Валевского: пусть на одну сумасшедшую ночь, но украла!.. За каких-нибудь полчаса Роман-Нео сделал их с Пашкой сообщниками, крепко пристегнул — друг к другу и к себе. Нео сложил Пашкины одиннадцать и ее двадцать шесть, а потом разделил поровну. Вот именно — поровну, теперь они были на равных. И называли друг друга на «ты». И Лена даже не заметила, как это произошло…
— Вот, возьми, — всласть выплакавшийся и абсолютно опустошенный Пашка протянул ей шарф. — Возьми, пусть у тебя будет.
Шарф, стилизованный под рыбу, вовсе не выглядел женским. Он вообще не был похож на шарф — Пашка в силу своего возраста не понимал этого. А Лена поняла сразу. Рыба больше походила на вымпел, пусть скроенный из не самого подходящего материала, но вымпел. Но что бы это ни было, оно помнило Романа, оно принадлежало Роману. И потому Лена не бросила посмертный привет Нео в рюкзак. Она намотала его на запястье и приступила к самому неприятному — для Пашки.
— Значит, его зовут дядя Вася…
— Дядя Вася Печенкин, — с готовностью подтвердил Пашка.
— И он оказался на месте раньше милиции.
— Да… Но это Виташа…
О приятеле Виташе, сыне дяди Васи, Пашка говорил с неохотой и даже какой-то скрытой неприязнью. Интересно, какая кошка между ними пробежала? Или это постарался все тот же властитель дум Нео?..
— Виташа его и позвал…
— Виташа позвал своего отца, — уточнила Лена. — И он что-то взял.., у твоего Нео. Что именно?
— Я не знаю… У Нео были браслет и кольцо…
Пашка не знал, а Лена знала. Омерзительный стервятник-алкаш украл у мертвого по меньшей мере три предмета — кольцо, браслет и одеколон. Но вряд ли общий список ограничится только этим. Лена помнила, как Роман Валевский расплачивался за «Сто видов Эдо» — он доставал деньги из портмоне. Довольно упитанного портмоне.
Глупо думать, что Печенкин польстился на одеколон и прошел мимо денег.
— Почему же ты не рассказал об этом в милиции?
Пашка бросил долгий взгляд на запястье Лены, и глаза его снова налились слезами.
— Ну, ладно, — смягчилась Лена. — Не реви. Лучше покажи мне это место.
Путь от шоссе к дому, где, по словам Пашки, он нашел тело, занял довольно продолжительное время: идти напрямик, через символическую проходную, мальчишка отказался наотрез, и они довольно долго плутали в зарослях бузины и дикого шиповника. А остаток пути прошли по заболоченному берегу Залива. Как бы то ни было, но Пашка, ведомый своим скаутским божком по имени Би-Пи, в конце концов вывел Лену прямо на дом.
Дом — трехэтажный краснокирпичный таунхауз — стоял метрах в десяти от воды и был снабжен тремя небольшими причалами. У среднего причала покачивалась внушительных размеров яхта, и Лена сразу же вспомнила о незадачливом судомоделисте Гурии из деревни Пеники. И до этого он казался ей жалким типом, с жалкими, почти непристойными парусными фантазиями, а теперь и вовсе упал до нуля. Абсолютного нуля. В названии пришвартованной к пирсу красавицы не было никакой эксцентрики, она называлась просто и незатейливо — «Посейдон». И это звучало гораздо лучше, чем закатанная в медь лилипутская «Эдита».
— Она? — тихо спросила Лена, кивнув на яхту.
— Нет. Та, которая Нео.., она в эллинге.
Вот в этом.
И Пашка ткнул пальцем в крайние от них воротца. Воротца были заперты наглухо, так что марш-бросок в лодочный кооператив «Селена» потерял всякий смысл.
Впрочем, он изначально был лишен смысла, стоило только вспомнить о визите на «Маяковскую» песьеголового опера. Уж он наверняка все здесь вынюхал, вылизал и подчистил. И пометил территорию. И задавил своим тяжелым мужицким духом сдержанный и изысканно-терпкий запах Романа Валевского.
— Смотри, она открыта! — шепнул Лене Пашка. И ухватился за штанину ее комбинезона.
— Кто — она?
— Дверь!..
Дверь в дом, находящаяся рядом с эллинговыми воротцами, была не открыта, скорее — приоткрыта. С ребра двери свешивался язык какой-то белой бумажки, при ближайшем рассмотрении оказавшийся строгим предупреждением «Опечатано» — отрыжка следствия, не иначе. Именно перед этим предупреждением и остановились в нерешительности Лена с Пашкой. Пашка — потому, что не знал, как поступит Лена, а Лена…
Лена не могла отвести взгляд от тонкой полоски, охраняющей вход в убийство. Если до этого Пашкин рассказ выглядел самой обыкновенной страшилкой на ночь, детсадовским мифом, то теперь крохотная полоска бумаги придала ему пугающую взрослую достоверность. Пашка не соврал и ничего не приукрасил. А если и приукрасил — то только частности. Главное же осталось неизменным — место преступления.
Но почему Роман Валевский приехал сюда, ведь он собирался на вечеринку? Из рассказа Пашки следовало, что дом был не обжит и пребывал в запустении, так что вряд ли танцевальное пати проходило здесь.
А впрочем, что она может знать о Романе и об увеселениях Романа?.. И все-таки кое-что Лена знала. Он не просто исчез в тот вечер — он ушел, потому что был по-настоящему взволнован. Кто-то или что-то привело его в состояние крайнего возбуждения. Она видела это, но так ничего и не сказала низколобому оперативнику. Какая глупость с ее стороны, какое помрачение, но разве могла она представить, что Романа убили?! Скот из органов "даже не удосужился поставить ее в известность. И если бы не случайно подвернувшийся Пашка, она никогда бы не узнала об убийстве!.. Об убийстве, которое произошло здесь. Здесь, совсем рядом. И возможно, Роман Валевский стоял именно на том месте, на котором сейчас стоит она… Глупейшая из женщин, чего только стоил один ее визит на Фонтанку, 5! Лена толкнула дверь в квартиру Романа, когда его уже не было в живых. Когда его уже не было в живых, она рассматривала плакаты на стенах, валялась на тахте и исподтишка слушала автоответчик.
Автоответчик.
Женщина из автоответчика откровенно угрожала Роману. Угрожала заброшенной тайной. Быть может, убийство так же крепко держится за эту тайну, как малолетний Пашка держится сейчас за ее штаны…
Пашка, как будто услышав Ленины мысли, тотчас же напомнил о себе.
— Ну! Мы зайдем?
— Не знаю, — засомневалась Лена. — Ты же видишь, опечатано.
Пашка наконец-то отцепился от Лениной штанины и вплотную приблизился к двери.
— Уже нет, — сказал он и потрогал пальцем отклеившийся бумажный кончик.
— Может быть, не стоит?..
«Стоит», — сказали Лене короткие Пашкины ресницы. «Стоит», — сказала "Лене выгоревшая, кое-как постриженная Пашкина челка. «Стоит», — сказали Лене приоткрытые от нетерпения Пашкины губы.