— В своем собственном! В качестве моего личного психотерапевта. Устраивает? По контракту я имею право брать с собой на все представительские мероприятия одного человека. Это может быть массажист или гримерша, портниха или охранник. Слушай, а может, ну ее на фиг, твою психотерапию? Иметь дело с психами — кому это надо! Тебе кем больше нравится? Хочешь, переквалифицируешься в секьюрити или массажистку? — захихикала Завьялова, чувствуя, что подруга колеблется и уже почти готова согласиться.
— Профессию мы менять не будем, — строго парировала Вера. — Сексуальную ориентацию — тем более. Поэтому твоей массажисткой я не стану, перетопчешься. Но в целом что-то привлекательное в твоем предложении есть.
Вера уже в принципе согласилась. Лида это сразу поняла и пустила в ход последний аргумент:
— Слушай. А ты бывала когда-нибудь во Львове?
— Не довелось.
— Да ты что? Как это можно! Дожить до зрелого возраста и не побывать в самом красивом городе нашей Батькивщины?
— Возраст не трогай, сама, небось, не девочка. А Львов посмотреть хотелось бы, да.
— Тогда не морочь голову! Я заказываю тебе второй билет! — безапелляционно сообщила актриса.
— Знаешь, кто ты? Наполеон в юбке. Скажи, сколько дней он продлится, этот твой фестиваль?
— Неделю. Так как? Едем? — затаив дыхание, спросила Завьялова.
Ей вдруг стало крайне важно, чтобы Лученко поехала с ней. Она боялась спугнуть внезапную возможность иметь рядом с собой подругу, способную распутать ее «сложные» житейские проблемы.
— Где наша не пропадала, — вздохнула Вера. — Заказывай.
— Ты прелесть, Верунчик! Я тебя обожаю! — Голос артистки источал мед.
Вера положила трубку и посмотрела на себя в зеркало. Лида позвонила очень вовремя. Даже как-то слишком вовремя. Неужели и впрямь колдунья?.. Неужели, стоит мне очень сильно чего-то захотеть, и оно случается?
Нет, отрицательно покачала головой Вера. Вряд ли.
Тогда Андрей никуда бы не уехал…
* * *
Хорошо ехать куда-нибудь в поезде. Еще лучше ехать не куда-нибудь, а в замечательный во всех отношениях город Львов. И совсем хорошо, если едешь в пустом купе только вдвоем с подругой и никто посторонний не мешает.
Тепло, даже когда свирепствует неожиданная в ноябре вьюга и темное стекло окна показывает лишь тускловатый ультрамарин снежного одеяла, — это раз. Комфортно почти как дома: мягкий полусвет, стук колес едва слышен, приятно пахнет духами, Лида надушилась своими любимыми «Эскада» — это два. И в-третьих, вообще — очень удобно, посторонних никого, сидишь себе вдвоем. Можно расслабиться, делиться с ней чем угодно, да вот хоть, к примеру, вечной проблемой: какой мужчина лучше?
Так что в удобнейшем спальном купе, едва лишь остались позади киевские пригороды, повисло множество расчерченных любвеобильной Лидией треугольников.
— Знаешь, Веруня, — так она начала разговор. — Я, кажется, совсем запуталась в своих отношениях с мужиками.
— Не может быть! — рассмеялась Вера. — Обычно мужчины запутываются в твоих сетях, рыбачка Лида ты моя. Это естественно. Но чтобы ты? Вряд ли.
— Ну да! Художника обидеть может каждый! — наигранно надула губы актриса. — Ты послушай. У меня романтический треугольник, и я боюсь, что он может превратиться в Бермудский, откуда не возвращаются.
— Страсти какие… Снова увела мужа у ревнивой жены? И она грозится сжечь тебя вместе с театром? — Вера выдвинула типичное для Завьяловских проблем предположение.
— Нет. На этот раз мой любовный треугольник состоит только из мужчин. Мне нужно выбрать, с кем быть. А я не могу!
Лученко посмотрела на подругу с насмешливой укоризной. Ей бы такие заботы! Но от психотерапевта, понятно, требуется не ирония и порой даже не совет. А просто участливое внимание. Поэтому она вздохнула и сказала:
— Давай, изливай свою измученную взаимностью женскую душу.
О сидящей напротив женской душе доктор Лученко знала все. Обитала она в ухоженном теле платиновой блондинки. Немногим в тридцать пять удается сохранить такую перламутровую кожу, такое фарфоровое личико. Красивая темпераментная актриса с голубыми порочными глазами была широко известна и любима, ее часто фотографировали для своих обложек гламурные журналы, она играла ведущие роли в кино и спектаклях своего театра. Не говоря уже о съемках в рекламных роликах и сериалах. Ей нравилось нравиться, своей популярностью Завьялова весьма дорожила. Конечно, приближенные к ней люди мгновенно наталкивались на капризность, высокомерие и злопамятность кинодивы. Но эти качества вполне уживались в ней с сентиментальностью и щедростью.
А особенно талантливо она умела находить и использовать в своих интересах незаурядных людей. С полным отсутствием каких-либо принципов и прямолинейностью трамвая она выжимала каждую секунду жизни, как лимонный кружочек в чае. Использование людей, то есть мужчин, было налажено идеально. Некоторым из них даже нравилось Лидино потребительское отношение.
Этих некоторых вокруг актрисы сейчас образовалось трое, и каждый был неповторим.
Скажем, Мамсуров — спонсор фестиваля, он же его продюсер и создатель. Главное его достоинство — большое количество денег, о чем Лида сообщала не стесняясь. Возможно, у Мамсурова были и другие качества, достойные внимания, но за деньгами их было не разглядеть. Да и зачем? Лиде достаточно видимой верхушки айсберга: богат, по-кавказски щедр, увлечен ею и выполняет все ее желания.
Во втором углу треугольника красовался швед Олаф Боссарт. Актриса положила на него глаз на каком-то международном фестивале. Теперь, когда он привозит во Львов свой мультфильм «Снежная королева», она уже ухитрилась застолбить за собой право дублирования его для украинского проката. Швед, по словам Лиды, чертовски красив, а что начинал свою карьеру как актер — тем лучше, найдется много точек соприкосновения. Словом, быть ему во время фестиваля неминуемо соблазненным и павшим к красивым Лидиным ногам.
И наконец, третий мужчина нынешней ее мечты — московский режиссер Эдик Ветров. Ему она сразу дала одну лаконичную характеристику: он — гений. Сказала и зажмурилась, словно свет его безумного таланта даже на расстоянии ослеплял актрису.
— Если хочешь знать, — серьезно проговорила Завьялова, — я, не задумываясь, бросила бы и Мамсурова с его деньгами, и Олафа с его красотой. Если б только предполагала, что Эдик может испытывать ко мне какие-то чувства.
— Не вижу ничего невозможного. Ты красотка, почему бы ему не увлечься тобой? Что за новость — глубоко скрытый комплекс неполноценности у работника сцены?
— Веруня, милый мой докторочек! Тебе все шуточки. В том-то и дело: всерьез Ветров предан только искусству. Хотя бабьё его просто боготворит. Женщины слетаются к нему, как пчелы на мед. Он ими пользуется, а назавтра забывает, словно ничего и не было. К женщинам он относится как потребитель.