В замужестве все оказалось иначе. Юрий был не согласен, что откровенность — залог счастливого брака. Близкий человек, говорил он, это не чердак, куда можно сваливать все подряд в надежде потом разобраться, что нужно, а что нет. Поэтому, прежде чем делиться с ним каждым движением чувствительной души, следует задуматься: действительно ли это такая важная для него информация? Не нагружает ли она его чем-то лишним, совсем ему не нужным?

Ко всем этим невеселым мыслям прибавилась сегодняшняя кража. Фраза соседки «Просто вам все легко до-сталося» не выходила у Веры из головы. Она мысленно перебирала некоторые дни из своих врачебных будней, когда с утра до шести была на приеме, потом шла читать лекции вечерникам и заочникам, а уже после лекций и консультаций мчалась в круглосуточный супермаркет, стараясь купить продуктов на несколько дней. Поздним вечером дома готовила, стирала, потом засыпала налету, не успевая коснуться подушки.

«Да уж! — вздохнула доктор Лученко. — Ничего не скажешь, все “даром досталося”. Только почему так тяжело везти этот воз под названием жизнь?»

9. ПРОВЕРКИ НА МОРЕ И НА СУШЕ

Что делает человек в первые дни отпуска у моря? Конечно, позволяет себе все то, что в рабочие дни просто невозможно. Например, спит сколько захочется. Ведь даже если человека расстроить, испугать и обворовать, но потом дать возможность поплавать в теплом море — он будет спать как убитый.

Вера спала до девяти. По сравнению с трудовыми буднями это была просто роскошь. Обычно она поднималась в шесть, чтобы к восьми быть уже в клинике, на пятиминутке у главврача.

Здесь все установилось по-другому. Она спала лишних три часа, потом, не спеша умывшись холодной водой (теплой тут отродясь не было), впрыгивала в джинсы и футболку и исполняла свой хозяйский долг, выводя на прогулку Пая. Пройдя с ним пару кварталов в парке, она возвращалась и кормила ушастого питомца. После этого можно было будить и кормить детей. Ольга с Кириллом тоже наверстывали недосып, скопившийся от ранних подъемов.

Завтрак готовился тоже иначе. Если дома доктору приходилось наспех делать гренки или тосты, либо разогревать какую-нибудь сдобу, то в отпуске можно было не торопясь соорудить что-нибудь вкусненькое. Каждый день она придумывала что-то новое, чтобы избежать однообразия. Это могли быть пушистые оладушки или блинчики с творогом под чашку ароматного чая. Или, по заказу молодых и по собственному желанию, завтрак проходил со стаканом сока и свежемолотого кофе. Для этого из дома на Кирилловых плечах притащены были и пакетик зерен, и кофемолка, и даже медная джезва.

Все эти мелочи делали каждое отпускное утро необыкновенно приятным. Иногда Кирилл и Оля после завтрака убегали на рынок за покупками на ближайшие дни, Вера прибирала в квартире и укладывала все необходимое для пляжа. Затем все семейство во главе с Паем, который тащил на поводке свою хозяйку, отправлялось на пляж. Часто Андрей заходил за ними, не скрывая, как ему хочется побыть в обществе новой знакомой. Вера надевала соломенную шляпку, украшенную ромашками и васильками, Ольга повязывала себе и мужу косынки-банданы, и вся компания выходила на улицу.

Глядя на шляпку, ветеринар рассказывал, как в Англии, в небольшом городке Эскотт, где ему довелось учиться последним новшествам в лечении лошадей, он наблюдал скачки. На них раз в год съезжались светские львицы из всех городов и весей Великой, понимаете ли, Британии. Главной их целью было продемонстрировать свои самые изысканные шляпы. Шляпы там, по описанию Андрея, можно было наблюдать самых невероятных фасонов и направлений. Эти головные уборы, изящные и комичные, вычурные и элегантные, ошеломляли силой своей фантазии не только публику, но и журналистов. Словом, не скачки, а шляпный карнавал... Рассказ Андрея укорачивал и без того недлинный путь к пляжу.

А однажды Вера уговорила всю компанию зайти в галерею Айвазовского, полюбоваться картинами. Дети сначала кривили губы, но тишина и прохлада музея сделали свое дело, и они озирались с любопытством. Экскурсовод с заученными интонациями бубнил, что Иван Константинович — профессор живописи и лучший русский маринист. Что почти все мы, жители континентов и равнин, раньше видим картины Айвазовского, а уж потом — море. Со школы мы любим море заочно — так изумительно точно изобразил эту текучую стихию художник, так мастерски передал свет, пронизывающий толщу воды. Айвазовский, выбравший для жизни именно этот уголок Черного моря, понимал красоту морских пейзажей со свойственным живописцу девятнадцатого века романтизмом.

Продолжая внимать экскурсоводу, компания узнала, что здесь же, у картинной галереи, стоит памятник, который воздвигли великому живописцу благодарные сограждане. Лицом к морю обращена бронзовая фигура художника, сидящего с палитрой и кистью в руках, он пристально вглядывается в морскую даль. На постаменте написано: «Феодосия — Айвазовскому». Воплощенная в камне признательность! Народ оценил, что Айвазовский, будучи одним из самых богатых художников России, на свои средства выстроил несколько зданий, благоустроил Феодосию, помог постройке порта и железной дороги. Не говоря уже

о всемирной славе, часть которой освещает и город.

— Если спросить любого нашего гражданина, — продолжал экскурсовод, — какую картину на морскую тему он знает, почти все назовут «Девятый вал» Айвазовского. Популярность именно этого полотна непостижима, хотя в нашей картинной галерее можно полюбоваться десятками. Будь наша воля, мы бы разместили в школьных учебниках

ПО разным дисциплинам — истории, географии, природоведению и рисованию — часть этих картин. Но «Девятый вал» будут знать и без учебников. Самое поразительное, что в этом месте Крыма за всю жизнь Айвазовского никогда не было подобной силы штормов. Тем-то и отличается микроклимат нашего города от других приморских городов, что солнце здесь сияет почти круглый год. кроме того, Феодосия практически не знает туманов. Случается, в самые тихие и знойные дни вдруг небо затягивают тучи и на город налетает стремительный ливень, иногда с грозой. Но никаких цунами здесь отродясь не бывало.

— Что же получается? — с нарочито обиженной рожицей спросил Кирилл, изображая обманутую доверчивость. — Выходит, дурют нашего брата! Обманул нас художник Айвазовский!

Оля захохотала, вспугнув стайку экскурсантов у противоположной стены с живописью. Экскурсовод не нашел, что ответить, — видно, ему не задавали таких вопросов и ответ не «записался» на отработанную последовательность экскурсии.

Вера, улыбнувшись, ответила за него:

— На это можно сказать только одно ~ помните, у Пушкина: «Над вымыслом слезами обольюсь». Какая разница, что бывает и чего не бывает! Для произведения искусства что главное? Правильно, впечатление. А раз «Девятый вал» все еще продолжает производить на зрителей сильное впечатление, значит прав Айвазовский, что его придумал. И вообще, — продолжала Лученко, — примечательна одна известная среди художников байка. Некий студент-живо-писец день за днем стоял у картины «Девятый вал» и копировал ее. И все вроде точно скопировал, но вот брызги от морской волны у него не очень похоже получались, хотя он написал их точно в тех же местах, что и на оригинале. Профессор Айвазовский, в очередной раз проходя мимо, не выдержал. Взяв кисть у студента, он обмакнул ее в белила, затем, наставив кисть на копию, провел по щетине древком другой кисти. Краска разбрызгалась по полотну, да так живо, что волна заиграла. Вот вам и мораль: иной раз выдумка живее правды.